Артур Хейли - В высших сферах

— Утонченность и Госдепартамент живут в разных домах, — сказал Лексингтон. — Я, знаете ли, всегда считал, что американская дипломатия идет двумя путями — задумывая насилие либо готовясь стать его жертвой.

Премьер-министр рассмеялся.

— А как обстоит дело сейчас?

Он всегда получал удовольствие от времени, проведенного вдвоем с Лексингтоном. Они давно были верными друзьями, всецело доверявшими друг другу. Одной из причин, возможно, было то, что между ними не существовало конкуренции. Другие члены кабинета открыто или скрыто жаждали стать премьер-министрами, Артур же Лексингтон, как хорошо знал Хоуден, таких амбиций не имел.

Собственно, Лексингтон скорее всего до сих пор был бы послом, радуясь возможности в свободное время уделять внимание двум своим хобби — а он любил собирать марки и заниматься орнитологией, — если бы Хоуден не убедил его несколько лет назад уйти с дипломатического поприща и вступить в партию, а затем стать и членом кабинета министров. Преданность и сильно развитое чувство долга держали его там с тех пор, но он не делал тайны из своего желания в один прекрасный день вернуться из публичной жизни в частную.

Лексингтон походил по длинному гранатового цвета ковру, прежде чем ответить на вопрос премьер-министра. Затем остановился и сказал:

— Как и вы, я не хочу, чтобы меня насиловали.

— Но найдется немало людей, которые скажут, что это уже произошло.

— Будут и такие, которые скажут так, какую бы линию мы ни заняли. Среди них будут и люди, искренне в это верящие, а не только те, что любят мутить народ.

— Да, я об этом думал, — сказал Хоуден. — Акт о союзе будет стоить нам некоторых членов нашей партии. Но я по-прежнему убежден, что иного выбора нет.

Министр внешних сношений опустился в стоявшее напротив кресло. Он подтянул к себе скамеечку и вытянул ноги.

— Хотел бы я быть в этом также уверен, господин премьер-министр. — Хоуден бросил на него острый взгляд, и Лексингтон покачал головой: — Не поймите меня неверно: я всю дорогу с вами. Но то, с какой быстротой все происходит, тревожит меня. Беда в том, что мы живем во время сжавшейся истории, однако лишь немногие это понимают. Перемены, на которые уходило пятьдесят лет, теперь происходят в течение пяти лет, а то и меньше, и мы ничего не можем тут поделать, потому что благодаря связи они стали такими. Единственное, что, надеюсь, у нас осталось, — это сохранять национальное единство, но это будет нелегко.

— Это никогда не было легко, — сказал Хоуден и взглянул на часы.

Через полчаса им надо покинуть Блейр-Хаус, чтобы провести встречу с пресс-корпусом Белого дома до начала официальных переговоров. Но он полагал, что еще есть время обсудить с Лексингтоном один вопрос, который уже некоторое время будоражил его. Сейчас, казалось, был удачный для этого момент.

— Вопрос об идентификации, — в задумчивости произнес он, — королева не так давно — в последний раз, когда я был в Лондоне, — высказала на этот счет кое-какие мысли.

— А именно?

— Государыня предложила — даже, могу сказать, настаивала, — чтобы мы восстановили титулы. Она, подумал я тогда, интересно это обосновала.

Джеймс Хоуден прикрыл глаза, вспоминая, как это было четыре с половиной месяца назад: мягкий сентябрьский день в Лондоне, и он в Букингемском дворце с визитом вежливости. Он был встречен с соответствующим уважением и тотчас проведен в королевское присутствие…

— Выпейте, пожалуйста, еще чаю, — сказала тогда королева, и он передал ей хрупкую чашечку и блюдце с золотым ободком, невольно подумав — хотя и знал, что это наивно, — что вот ведь британская королева наливает в своем дворце чай мальчишке-сироте из Медисин-Хэт. — И хлеба с маслом, премьер-министр!

Он взял кусочек. Хлеб был серый и белый, нарезанный тонко, как бумага. От джема, которого было три вида в золотой вазе, он отказался. Вообще-то надо быть жонглером, чтобы во время английского чаепития держать все в равновесии.

Они были вдвоем в гостиной личных апартаментов, большой, полной воздуха комнате, выходящей окнами в дворцовые сады, официальной по североамериканским стандартам, но менее давящей обилием позолоты и хрусталя, чем большинство других парадных покоев. Королева была одета просто — в голубом платье и сидела скрестив ноги в замшевых туфлях. Ни одна женщина, любуясь ею, подумал Хоуден, не умеет так держаться, как высокородная англичанка.

Королева намазала на хлеб толстым слоем клубничный джем и своим высоким голосом отчетливо произнесла:

— Мы с супругом часто думали о том, чтобы учредить это в Канаде ради ее же блага и тем выделить ее.

Джеймса Хоудена так и подмывало ответить, что Канада и так выделяется по сравнению с британскими достижениями, а потом решил, что, быть может, неверно понял королеву. Минуту спустя так и оказалось.

Королева добавила:

— Выделить ее с тем, чтобы она отличалась от Соединенных Штатов.

— Беда, ваше величество, в том, — осторожно ответил Хоуден, — что трудно соблюдать разницу, когда две страны существуют так тесно и живут в одинаковых условиях. Время от времени мы пытаемся подчеркнуть, что существуем раздельно, но не всегда нам это удается.

— А вот Шотландия сумела сохранить свою самобытность, — заметила королева. И с простодушным видом помешала чай в чашке. — Быть может, вам следовало бы взять у них урок-другой.

— Что ж, — произнес с улыбкой Хоуден, подумал: «А ведь Шотландия, утратившая свою независимость два с половиной столетия назад, и впрямь по-прежнему имеет свою национальную особенность и свой характер в большей мере, чем когда-либо имела Канада».

А королева задумчиво продолжила:

— Одна из причин, возможно, состоит в том, что Шотландия никогда не отказывалась от своих традиций. А вот Канада — вы уж извините меня за такие слова — словно спешила избавиться от них. Я помню, мой батюшка говорил почти то же самое. — Королева обезоруживающе улыбнулась, сразу лишив свои слова обидного оттенка. — Еще чаю?

— Нет, благодарю вас.

Хоуден передал свою чашку с блюдцем слуге, тихо вошедшему, чтобы долить кипятку в чайник. Он почувствовал облегчение от того, что сумел удержать все предметы в равновесии.

— Надеюсь, вы не обиделись на мои слова, премьер-министр.

Королева снова налила себе чаю, и слуга исчез.

— Нисколько, — сказал Хоуден. Теперь уже он улыбнулся. — Это хорошо, когда нам указывают на наши недостатки, хотя ты и не знаешь, как их исправить.

— Есть, пожалуй, кое-что, что может быть сделано, — неторопливо произнесла королева. — Мы с супругом часто жалели, что нет канадского наградного листа. Мне доставило бы большое удовольствие, если б были восстановлены награды к Новому году и ко дню рождения.