Игорь Резун - Свидание на Аламуте

Заратустров кинул взгляд на Санжака. Тот все понял. С момента выезда полковник настроился на мысленную волну своих бойцов и держал их в контакте. Санжак ловко извлек из своего вещмешка кружку. Блестящую алюминиевую кружку с ручкой-карабином.

— Держи ее, — прохрипел Заратустров.

Он хотел передать эти слова по мысленному каналу, но как-то само собой вырвалось вслух. Левой рукой полковник стиснул каштановую голову — в лицо пахнуло какими-то приторными, недорогими духами — этой же рукой он цепко ухватил локоть женщины. Санжак, соскочивший со скамьи, навалился ей на ноги и блокировал вторую руку.

Она захрипела, забулькала от ужаса. Но поделать уже ничего не могла.

В ладони Заратустрова появилась резинка. Откуда? Вероятно, из индивидуальной аптечки. Потом — лезвие короткого десантного ножа НР-5. Это лезвие с хрустом распороло камуфляж от кисти до локтя, обнажив костистое, совсем не женское запястье. Оно тоже было усыпано рыжими веснушками и покрыто мохнатым пушком. Этот пушок слегка придавило резиновым жгутом повыше локтя — прямо по ткани.

— Что вы делае-а-ааа-ааааааааа!..

— Рот!

Она замолкла — ладонь Санжака плотно закрыла эти искривленные в крике губы. Нож полковника полоснул по вене легко и ювелирно точно, рассекая ее вдоль всего на миллиметр — по сути дела, надрез. Густая, темная венозная кровь женщины полилась в подставленную кружку, которую держал Узген; вертолет колыхало, но парень не пролил ни одной капли. Женщина даже не вырывалась, а обмерла в их руках, с ужасом наблюдая, как ее кровь закрывает дно кружки.

— Хорош…

Полковник стянул жгутом ее руку, останавливая кровотечение, и она, закусив губу, тихонько вскрикнула от боли — все-таки туговато. Тем временем он щедро плеснул на руку из запасной фляжки (там был чистый спирт — НЗ), быстро обернул бинтом и только тогда отпустил.

Заратустров поставил кружку с колыхающейся кровью девственницы на грязный пол, сжал ее своими огромными «берцами», разыскал в кармане сигару и крикнул в то же ухо:

— Через три минуты можно ослабить жгут. Все затянется!

Он закурил.

Девушка всхлипывала, судорожно поправляя лохмотья разрезанного камуфляжа. Вертолет трясло. Подполковник-алтаец, не видевший этой мизансцены, так как перебрался вперед, что-то кричал, показывая пилотам на горизонт. Машина неслась над неглубокими распадками, описывая все новые и новые круги по спирали. Бойцы снова сидели с каменными лицами. Старик трясся, пристегнутый к своему креслу ремнями, мотал головой — он снова ушел в оцепенение.

На уровне мыслей, на своей волне связи Заратустров ощутил слабый сигнал практикантки. Робкий. Она не умела думать четко и громко, не было практики. Но слышать могла. Поэтому он бросил ей ободряюще: «Больно? Сейчас пройдет!» Она пошевелилась, посмотрела на него с удивлением и страхом: «Больно. Это действительно было нужно?»

Он отвернулся. С этой цацой потом разберемся. Мужика бы ей хорошего… Глядишь, и ожила бы! «Нужно. Иначе не найдем. И очень далеко погибнут люди. Выхода не было».

Практикантка только кивнула, она уловила последнюю мысль очень четко. Ей самой было непонятно, как она могла это сделать, ведь полковник ни разу не разжал губы.

А скалы плыли внизу — слоистые, бурые и шершавые. Деревья карабкались по склонам. Под ними — травяной ковер. Папоротник. Для этих мест — редкость, тут почти не растет этот таежный житель, любящий влагу и полумрак.

Вертолет, ревя, лег на бок, и тут Заратустров ощутил, как правую ступню в берце жиганула короткая боль. Обдало жаром. Он опустил глаза: кровь расплескалась из кружки и темной змейкой ползла по металлу.

Ползла и кипела. Большими багровыми пузырями.

Заратустров охнул, опрокинул кружку и бросился к пилотам.

— Здесь! Зде-е-сь! Спускайтесь, мать вашу! Быстрей!!!

Но котловина не позволяла приземлиться — она вся была покрыта густым, курчавым лесом. Пилоты мотнули машину вправо, над каменистой грядой. Отсюда и котловина была видна лучше, и место было, чтобы вертолет завис. С грохотом отвалилась дверца-люк. Полковник первым оказался около нее и боковым зрением увидел, как Наталья торопливо переобувается; ее кокетливые сапожки, блестя смятой кожей, лежали на полу, а сама она совала худые ступни с тонкой щиколоткой в старые, разбитые «берцы». Видно, Санжак нашел их тут же, в вертолете, среди горы старых бушлатов.

Они зависли в полутора метрах.

— Прыгайте!

Практикантка свалилась на него горячим кулем, неловко цепляясь руками и жарко дыша; ветер разметал ее каштановые волосы так, что стали видны рыжие корни волос. Красилась. Стесняется рыжины. Стесняется веснушек, худых ног, костлявого носа…

Санжак с Узгеном вынимали из колышущегося вертолета Бабушкина, осторожно, как древнекитайскую вазу; им помогал полковник. Вот и он спрыгнул на каменную осыпь, захрустев. Винтокрылая машина последний раз вылила на них ушат надсадного рева и, поднимаясь, стала уходить к югу. Шум винтов стих.

— Они поищут место для посадки, — едва отдышавшись, доложил эфэсбешник. — Тут в километре, наверно, есть что-то подобное. По рации свяжемся.

Заратустров кивнул: мол, понятно, мог бы и не уточнять. Он скосил глаза на пожелтевшие от старости «берцы» практикантки. Та поймала его взгляд и жалко улыбнулась.

— А если бы на каблуках… разули бы?

— Разул бы… И раздел! На войне не до сантиментов, — буркнул Заратустров. — Санжак, зашнуруй ей как следует. Теперь торопиться некуда.

В бинокль они осмотрели котловину. Линза. По краям — скалистые гряды. Они, вероятно, расходятся, поскольку край утопает в сосновой оторочке. Трава начинается у ног, пробиваясь сквозь валуны, и густеет внизу. Заратустров поднял руку и сделал знак всем молчать; потом проговорил, в основном для Натальи и Бабушкина, пришедшего в себя и хлопавшего веками.

— Родник. Там, в конце. Выходим к ручью. Может быть, зимовье там. Санжак и Узген — с востока, мы втроем — с запада. Вы… — он уперся глазами в старика —…позади всех. Это приказ! Наталья, не высовываться, держаться за спиной. Приготовить спецсредства.

Над ними расстелило полог голубое, без единого облачка небо. Алтай дремал под его покровом. Ни ветерка, ни единого комариного писка.

Полковник и бойцы достали из прикрепленных к ремням чехлов какие-то блестящие диски, толстые трубки. Все это навинчивалось, защелкивалось на стандартных стволах «каштанов», а у Заратустрова — на его массивной «беретте» 951R. Шелестела изолента: к кроватям приматывались какие-то черные коробочки с проводами. Потом под десантными ботинками заскрипели камни. Группа спускалась в котловину, огибая ее с двух сторон. Бабушкин шел необыкновенно молодо и, казалось бы, забыл про дряхлость; его выцветшие глаза сейчас почему-то горели, лицо заострилось и обозначилось глубокими складками.