Яна Левская - За тёмными окнами

– Вот же сволочь… – прошипел Хедегор, шаря руками по полу. Где-то вдалеке слышался взвинченный истерикой голос Кьёр, но смысл слов ускользал. Ярость от внезапного открытия напрочь спутала мысли, и этот пульсирующий ком в голове рос, пока не разбух до того, что в какой-то миг Лиам перестал осознавать себя.

Очнулся Хедегор уже в больнице. Едва поняв, где находится, он застонал от разочарования. Больше белых палат он ненавидел только белые палаты с решётками на окнах.

– Привет.

Агнете подошла, поставила стул у кровати и села.

– Привет, – прохрипел Лиам. – Дай водички.

Пока сестра отошла к столику, Лиам нащупал пульт и перевёл кровать в положение «полулёжа». Приняв воду, он с наслаждением выпил и вернул стакан. Агнете минуту смотрела на брата, а потом прикусила губу и покачала головой с таким укором во взгляде, что Лиам не сдержался:

– Ну что?

– Зачем ты полез?

Раздражённо цыкнув, Хедегор отвернул голову.

– Ублюдок ударил её.

– И ты возомнил себя рыцарем? Там уже и без тебя полицию вызвали. Мало ли где кого бьют? Не тебе за них вступаться. Да тебя и не тянуло никогда… Постой-ка, – Агнете недоверчиво окинула Лиама взглядом. – Дело в ней?

Глянув на сестру, Хедегор увидел настолько хитрую мордаху, что ему снова захотелось застонать.

– Что там у вас намечается? Каковы шансы?

– Никаковы, Агни. Теперь, наверное, даже минус никаковы. Я не хочу продолжать, – оборвал он сестру, видя, что она уже открыла рот для следующего вопроса.

– Ну да. Не суйся в мои мужские дела, вредная женщина, – Агнете наморщила нос, насмешничая. – Я не могла не поинтересоваться твоими мотивами, братец. Ведь тобой должно было двигать что-то огромное – вроде локомотива – раз ты решил вмешаться, да ещё и знатно повозил того типа мордой по стене. Ты мне скажи, Тайсон болезный, зачем ты попытался откусить его наркоманское ухо?

Лиам поражённо смотрел на сестру, не понимая, о чём она вообще говорит.

– Что, прости?

– Как рассказала полиции твоя Фрэя…

– Не моя.

– Хорошо. Не твоя Фрэя. В общем, как она сказала, ты встретил их на пороге, когда её бывший парень требовал ключ. Он ударил тебя в лицо. Ты упал. А когда поднялся, то набросился на него. Схватил за шкирку и впечатал носом в стену несколько раз, потом придушил, зажав шею в локте, и укусил за ухо. Тут как раз ввалились полицейские. Ты его отпустил, и, пока на вас обоих надевали наручники, потерял сознание.

Лиам молчал. По спине поднимался холод. Провалы в памяти не означали ничего хорошего.

– Ты… ничего не помнишь?

До Агнете тоже дошло, и Хедегор быстро перевёл тему:

– У него были часы из коллекции деда. Бланпен, 1955-го года. Золотые, с гравировкой «Carpe diem» [15]. Пусть в полиции проверят.

Агнете сразу посерьёзнела. Кивнув, она сказала, что сейчас же позвонит. Едва за ней затворилась дверь, Лиам зажмурился.

«Боже, что за ахинея, оказывается, там творилась. И я в её центре. С ума сойти».

«Идти не так уж далеко» , – усмехнулся знакомый голос.

Лиам открыл глаза и осторожно пощупал ноющую скулу.

«Зачем тебе понадобилось его ухо?»

«Хотел пометить вора».

«Какая дальновидность».

«И здравомыслие, заметь» , – голос зашёлся смехом.

– Как в старые добрые времена, – вздохнул Лиам и с тоской уставился в наглухо закрытое внешними жалюзи окно.

Фрэя сидела в кровати, укутавшись в три пледа, и дрожала. На потолке дёргался солнечный зайчик, отражённый от давно подвешенного кем-то на фонарном столбе CD-диска. Сегодня было ветрено, и злополучный диск трепало немилосердно. Солнце, как назло, светило изо всех сил, набивалось до отказа в каждую комнату, будто бы говоря: «Посмотри, какое я огромное, тёплое и радостное! Особенно на фоне тебя – маленькой, замёрзшей и разбитой». Не выдержав, Фрэя встала и задёрнула плотные шторы, которыми почти не пользовалась. Им, конечно, было далеко до тех, что висели у Лиама, но и они справились.

Промаявшись вчера с бессонницей до середины ночи, Фрэя всё же уснула, но её подкинуло в кровати с рассветом, и нервное возбуждение вернулось. Раздрай чувств, сумбур мыслей и головная боль грозились доконать её если не к полудню, то к вечеру – непременно. При одном воспоминании о какао – верном средстве от любых жизненных встрясок – Фрэю начинало тошнить. Звонить Сёренсен тоже не хотелось. Вот так она и сидела с утра, мучаясь приступами истерической лихорадки.

Из вороха свалившихся на неё переживаний она даже не могла выделить самое стенодробительное.

Нильс поджидал её у дома. Начал он с пряников. «Куда ты пропала, девочка моя? Я все это время искал тебя. Скучаю-люблю». Но не смотря на горы постеленной соломки, мягко перейти к настоящей причине своего появления у него всё равно не получилось. Оказалось, ему нужно тёплое местечко, где его будут кормить, поить и на сладкое – ему отдаваться. Разумеется, Фрэя завернула умника. И тогда из Нильса попёрло его нутро. Гнилое до сердцевины. Фрэя была готова к вёдрам грязи, которыми он её полил, но рукоприкладства не ожидала.

Ещё меньше она ожидала увидеть на пороге Лиама. Господи, да он пришёл её защищать! И ведь защитил. Но от воспоминаний о том, как он это сделал, Фрэе становилось дурно. Утончённый, аристократичный и воспитанный до мозга костей Хедегор вколачивал голову Нильса в стену с такой яростью и садистским удовольствием, что у окончательно пришедшей в себя к тому времени Фрэи волосы на загривке встали дыбом. А последний эпизод, когда Лиам схватил зубами ухо этого конченного придурка и потянул, совершенно серьёзно намереваясь откусить, Кьёр вовсе не могла объяснить себе. Это было безумное безумие! Чертовщина какая-то.

Позже Фрэя вспомнила фразу Нильса о том, что он видел Лиама «и не раз», и безудержные мысли её пошли по другим рельсам. Где Нильс мог видеть Хедегора? Где бывает «и не раз» сам Хедегор? Ответ прямо-таки напрашивался. В Христиании. Выходит, она была не так уж далека от истины, когда представляла себе путь соседа. И зачем же одинокий нелюдимый мужчина, не стеснённый в средствах, прогуливается ночами в Вольный город – пристанище всякой швали и нищебродов? У Кьёр не было ответа. Кроме – удовлетворять свои потребности. Например, в насилии.

Выводы складывались во что-то совсем скверное, и Фрэя оборвала себя. В это время как раз позвонила Инге, спросила, почему Кьёр не пришла на пары. Та наскоро придумала простуду с температурой. Лучше бы прикрылась головной болью, потому что, едва заслышав о тридцати восьми градусах на термометре, Сёренсен заявила, что едет.

Открыв дверь, Фрэя сразу отвела взгляд и, совсем не желая видеть, как вытягивается лицо подруги, отвернулась, уходя на кухню. С порога донёсся невнятный звук – Инге благоразумно сдержала почти слетевшие с губ слова. Кьёр дождалась, пока она разуется и зайдёт. Не оборачиваясь, спросила: