Яна Левская - За тёмными окнами

Покусать наркомана! Господи…

Лиама начал разбирать смех, прорвавшийся нелепым фырканьем. Хедегор многое бы отдал, чтобы отмотать обратно этот эпизод. Хорошо, что в памяти случился провал на самом интересном – без подробностей было даже лучше.

В тишине вдруг затилинькал квартирный звонок.

Хедегор сел в кровати и подтянул к себе смартфон, валявшийся на одеяле. Без четверти полночь. Поздновато для гостей. И в целом, странно, учитывая, что к нему ни поздно, ни рано, ни вовремя – без предупреждения гости не ходят. Лиам решил, что Агнете вернулась, и, встревоженный, соскочил с кровати.

Мельком посмотрев в глазок, он выпрямился и мотнул головой, подумав грешным делом, что ему чудится. От двери, не дождавшись, отходила Кьёр.

«Пусть идёт», – твёрдо решил Лиам, но пальцы уже повернули ключ.

– Фрэя, – окликнул он.

Девушка вздрогнула и оглянулась.

– Вы не спите…

Хедегор открыл рот, чтобы ответить, но проглотил слова. Под левым глазом соседки красовался лиловый кровоподтёк, а скулу расцветило рябое пятно сине-зелёного оттенка. Смотреть было больно и жалко. Сама Фрэя во все глаза уставилась на Лиама, и он вспомнил, что выглядит куда хуже неё.

– Привет, вождь На'ви, – пробормотала соседка.

Лиам сморгнул и тихо рассмеялся, качая головой.

– Здравствуй, соплеменница. Как ты?

Фрэя пожала плечом.

– Вам досталось сильнее.

– Давай без «вы». Я не настолько стар, – Лиам прищурился и просто объяснил: – У меня гемофилия – любые синяки выглядят страшно.

Из глаз Фрэи мигом пропали искры веселья. Теперь она смотрела обеспокоенно – видно, поняла, чем на самом деле рисковал Хедегор, сунувшись в драку.

– Спасибо, что вступился, – Кьёр опустила глаза. – Я, конечно, предпочла бы, чтоб ты этого не видел, но…

– Перестань, – Лиам оборвал её, не желая возвращаться к тому, что заставило его вмешаться. Он переступил порог и протянул руку, осторожно коснувшись пальцами мягкой щеки. Фрэя, кажется, задержала дыхание, следя за ним слегка округлившимися глазами. – Дай посмотрю.

Вблизи синяк под глазом выглядел настораживающе.

– У меня есть мазь. Одолжить?

Фрэя кивнула.

Хедегор сходил за лекарством, а когда вернулся, увидел соседку уже у себя в коридоре. Она выглядела спокойной и будто бы даже довольной чем-то. Водила пальцами по кованым деталям настенного гардероба, а завидев Лиама, опустила руку, смирно ожидая, что он ей выдаст.

Он протянул мазь с арникой и подшутил:

– Сама разберёшься или показать?

– Сама. Спасибо, – Фрэя улыбнулась и ни с того ни с сего спросила: – Ты художник?

Хедегор сначала растерялся, но потом понял, откуда такие выводы, и помрачнел.

– Нет. Я реставратор.

Кьёр уткнулась взглядом в тюбик с мазью и, краснея на глазах, заговорила:

– Я знаю, ты сразу заметил. Прости, что влезла в твои вещи. Я не удержалась. У тебя дома слишком интересно, чтобы удержаться… Боже мой, что я несу? – прошептала она, заливаясь краской до самых ушей и отворачиваясь.

Лиам не нашёлся, что сказать на неожиданное признание, а чудная студентка уже выпорхнула из квартиры, бросив через плечо:

– Спокойной ночи.

– За-хо-дите ещё, – пробормотал он, глядя на опустевшую лестницу.

Внизу захлопнулась шоколадная дверь, и Хедегор, вздохнув, запер свою.

Только вернувшись в спальню, он задумался, зачем она вообще приходила. Сказать «спасибо»? В полночь?

«Видно, ей не терпелось, а ты такую возможность прогадил» , – захихикало над ухом.

Лиам упал на кровать лицом вниз и постарался не обращать внимания на присутствие Второго. Тот молчал, но едва различимый белый шум в затылке означал, что Лиам не один.

«Захотел свои старые таблетки, чтобы заткнуть меня? Какая жалость. Наш новый, такой правильный, доктор тебе их не выпишет. То ли дело Ольсен. Этот готов был затравить тебя до комы, только бы подольше сохранилась видимость успешной терапии без рецидивов. Каков добрячок!»

Хедегор перевернулся на спину, стараясь избавиться от любых мыслей сразу в зародыше, но голос не унимался:

«Таких добрячков об стену башкой надо, лучше всего – превентивно. А то так всю жизнь и проходишь с синей мордой, если будешь пропускать их удары».

В правом плече заныло, пальцы сжались на чьей-то шее. На периферии слуха зародились звуки: удар – крик, удар – хруст, удар – влажный чмок о деревянную панель. Нитка розовой слюны, протянувшаяся от перекошенного рта до блестящего то ли тёмным лаком, то ли красной влагой дерева. Горячий шёпот в ухо: «Откуда часы, падла?» – «Дед подарил». Удар – хруст. Жалкое нытьё, враньё, сопли: «Сем-м-мейные». Удар. Вой далёких сирен, суматоха, подкатывающая ближе, ближе. Времени нет. «З-задуш-шу».

Звонок врывается в тишину, режет тонкую плёнку спокойствия:

«Спускайся, Лиам. Почему не приехал? Мне пришлось нанимать такси».

« Этот колотил тебя, как грушу. А ты даже не понимал, что тебя валяют по полу и пинают ногами. Наоборот – ты просил ещё: табле-е-еточки. И даже платил деньги. Таков твой фетиш? – платить за унижение?

Юбка задрана до пояса, маленькие груди вздрагивают с каждым толчком, лицо отвёрнуто, длинные чёрные волосы елозят по подушке, перевязанные сползшей резинкой с блестящими подвесками в виде сердечек. Маленькие сердечки дёргаются, но не звенят. Они едва слышно перестукиваются – пластмассовые. Продолжать нет ни сил, ни желания.

«Иди».

«Ты уже? Всё было хорошо?»

Без идиотских вопросов, ответы на которые никого не интересуют, квест не считается пройденным.

«Всего доброго. Деньги на столе».

«Тебя попользовали за твои же. А ты и рад. Нет? – Не рад? Ну, что сказать? Реанимация сдохшей радости в перечень услуг не входила. Се ля ви… Да тебя умудряются иметь, даже когда деньги получаешь ты!»

«Лиам, о чём ты думал? Мы носимся с тобой по стольким докторам, покупаем лекарства, выбиваем обследования вне очереди, дрожим над каждой минутой твоей жизни, а ты… Ты ведёшь себя безрассудно!»

«Безрассудно. Пф-ф! Каждый раз, когда ты можешь повести себя, как мужик, ты расстилаешься тряпкой, предлагая вытирать об себя ноги. Каждый раз, когда перед тобой появляется Возможность, ты мямлишь, что это не для тебя. Уж куда тебе – больному, «уродливому» да ещё и тронутому – зажать в своём коридоре девчонку, которая – сама! – к тебе пришла и чуть только в рот не заглядывала. Нет, ты будешь днями мусолить воспоминания о том, как один ублюдок засосал её прямо посреди улицы, наплевав на всех и всё – чего тебе, поиметому своей семьёй, своим доктором и даже случайными шлюхами, делать непозволительно» .

Чьи-то твёрдые пальцы сжались на шее – и в лицо ударила стена. Удар – вскрик. Удар – хруст. Удар…

Лиам, не разбирая дороги, помчался в ванную. В голове бурлил тёмно-вишнёвый кисель из лиц и голосов, всё смешалось, сдвинулось, завертелось. В ушах шумело, и Второй рычал, кроя матом весь белый свет.