Лола Кретова - Летние домыслы. Остросюжетный роман

В считаные дни приятельница разыскала через друзей телефон Нестерова. Валентин приехал на пикапе, привёз инструменты – ясной картины о требуемом он не получил, потому на всякий случай захватил всё. Катя предвкушала его визит, находя забавной саму возможность вызвать к себе в сад знаменитость.

Он вызывался сам осмотреть сад и сделать необходимое, Тимофеева тотчас согласилась. Как зачарованная, она следовала за ним на некотором расстоянии, чтобы не мешать – следила за тем, как он с вниманием и интересом осматривает ветки и корешки, без колебаний что-то отпиливает и вырезает, все его движения были неторопливыми и мягкими. Землю он копал также неспешно, без усердия, казалось, что под его лопатой она становится мягкой как масло.

Закончив работу, Нестеров обошёл участок, собрал инструмент и сложил в кузов машины. Катерина ждала на террасе – становилось прохладно, она накинула куртку на плечи – Нестеров окликнул Катерину и предложил пройтись по саду. В саду пахло яблоками, ветер шевелил осеннюю листву, Валентин что-то показывал, объяснял, Тимофеева кивала, почти не слушала, внимая более душевной и телесной приязни. Она чуть было не забыла о деньгах, смутилась, потребовала, чтобы он пришёл как-нибудь в гости. Валентин не был охотником до гостей и пришёл лишь на четвёртый раз, уступив милой настойчивости.

С той поры он заглядывал к Катерине, и всякий раз уже по-дружески, даже если и брался что-то осмотреть или подстричь. Лишь ранняя весна потребовала исключения – весной в саду дел много, а Катерина более не считала возможным заниматься садом в одиночку. Валентин легко договаривался об условиях, не подвергая опасности ни приятельство, ни безопасную дистанцию, которую он привык удерживать.

…Возвращаясь в дом, Тимофеева свернула на боковую дорожку – глянуть на розовый куст, который она со всем своим пониманием и усердием высаживала в грунт вчерашним вечером. Дождь помог розе – куст нисколько не поник, выглядел свежим. Тут Катерина заметила, что с обратной стороны куста порылся крот, должно быть, совсем недавно. Катя прижала к груди букет и сердито притоптала землю; измазалась мокрой землёй туфелька, намокло платье от цветов и отросшей после стрижки травы.

Вишнёвый торт (а это был торт, а не пирог), уже стоял на столе в большой комнате, служившей гостиной и столовой. Бисквитные коржи были пропитаны коньяком и смазаны сливочным кофейным кремом, вторая прослойка была из вишен, растёртых с сахаром и небольшим количеством пряностей. Украшали торт узоры из крема и целые вишни. Тимофеева поставила рядом вазу с цветами и принялась накрывать на стол.

Вновь выглянуло солнце. Ложки, чашки, блюдца засияли-заблистали в его лучах, заиграл торжественный марш – мелодия в Катином телефоне.

Катя схватила ключи со столика в прихожей и выбежала встречать Орлова – лёгкая, воздушная, обворожительная. Орлов ждал в автомобиле, створка ворот плавно отъехала в сторону, и он увидел Катю: она стояла на последней ступеньке террасы, на ней было синее платье с серебристой отделкой. Орлов проехал во двор, дождался, когда за ним закроются ворота, и только тогда выбрался из машины.

– Таинственный гость, – смешливо сказала Орлову Тимофеева и коснулась ладонью его плеча, – проходи, мы тебя ждём.

Орлов зорко глянул в отворённую дверь и вошёл в дом. Софья Фёдоровна вышла его поприветствовать, он поцеловал её руку. Никому он рук не целовал, а Софье Фёдоровне целовал – тому виной были бархатные кресла консерватории и глянцевые театральные брошюрки. Особое чувство рождалось в нём от музыки и пения: сияли вершины, предвещая грядущее. Грусть, трепет, восхищение захватывали всё его существо, по возвращении с концерта захват ослабевал, но не до конца – на следующий день подчинённые не переставали дивиться блеску его глаз и энтузиазму речей, впрочем, списывали это на молодость и особенности нового поколения руководителей.

Поздоровавшись, Орлов покрутил головой – искал букет лилий, увидел его на кухонном столе – Софья Фёдоровна оставила дверь открытой, чтобы было удобно нести чайник. На столе в большой комнате стоял другой букет, но он не огорчился – увидел влагу на цветах, стало быть, сорваны для него, и торт для него, значит он – жданный гость.

Катерина села подле Орлова, наливала чай, накладывала торт – лёгкая, воздушная, обворожительная. Внимание мужчин нисколько её не тяготило, напротив, избавляло от тягостной задумчивости, которой она предавалась наедине с собой. В Москве для задумчивости недоставало времени – внимания хватало с избытком; здесь же, в деревне, на свежем воздухе, она испытывала замешательство, неловкость. Здесь буянили цветущие вишни, торжествовали закаты, правили звёздные россыпи. И даже розовый куст здесь имел больше власти – мог обмануть надежды, мог привести в восторг, а Катина красота зябла в ожидании внимающих ей, вместе с ней маялась и Катя. Она требовала ценителей, как требует гостей хорошая хозяйка, и здесь, в Овсянове, Катя радушно дарила Олегу Орлову возможность наслаждаться её талантом и душевной теплотой.

– А в декабре будет торжественное открытие музея, – с осторожной бодростью вёл рассказ Олег. Он сидел, чуть подавшись вперёд, изредка поглядывал на слушательниц, пальцы его были переплетены и крепко сжаты. Софья Фёдоровна, склонив голову набок, медленно водила ладонью по скатерти. «Того гляди, спросит, сколько у меня душ», – пришла ему в голову язвительная мысль.

– Ты говорил, вы устроите бал, – зазвучал весёлый голос Катерины, – это будет маскарад или что-то костюмированное? Это ведь ты придумал?

Орлов понятия не имел, кто там в музее придумал бал.

– Жаль, мы не увидим столь поразительного зрелища, – поспешила сообщить Софья Фёдоровна, – зимой мы в деревню не ездим, что нам делать в деревне зимой? Мы только летом: цветочки, ягодки.

– Маскарад, должно быть. Не знаю, увижу ли я это зрелище, под конец года у нас много мероприятий в области, приходится бывать. К тому же в жизни всё быстро меняется: я вот не думал, что буду в администрации, но позвали, и я пошёл, – выверял нужную линию Олег. – Хотя, на самом деле, конечно, думал, – добавил он на всякий случай, продолжая поглядывать на дам.

У Кати и мысли не было почтить своим вниманием провинциальный бал, и уж тем более – открытие местного музея. Слова Софьи Фёдоровны о деревенской зиме вызвали в её живом воображении мглу, тьму, метель и сугробы. Она слегка поёжилась.

– Кстати, про цветочки, – вспомнила Тимофеева. А у нас крот подрыл цветы. После дождя, я сегодня увидела.

– Значит, понравились кроту ваши цветы, захотел на кухню себе поставить, – вяло пошутил Орлов, он уже начал уставать от общей беседы. Лёгкое недовольство скользнуло по Катиному лицу, но она тут же согнала его улыбкой.