Артур Хейли - Город Воров

— Ах ты, старый сводник! Да ты… — Но она быстро справилась с эмоциями, смекнув, что ни к чему хорошему это не приведет. — Ладно, давай забудем. Сейчас это шанс для нас обоих начать все с нуля.

Глядя на ее старания, я почувствовал себя отпетым мерзавцем. Легонько сжав ее руку на столе, я сказал:

— Конечно. Ты права.

Выражение лица ее стало мягче, и она даже заулыбалась. По этой ее довольной усмешке я понял, что Ви все эти деньги считает своими.

Остановив проходившего мимо официанта, я заказал себе «Джин Рики». А Ви попросила «Манхэттен», и мы молча стали изучать меню. Со стороны мы выглядели вполне естественно — состоятельная пара, обедающая в дорогом ресторане. Подобный образ жизни когда-то даже был для меня нормой, но сейчас, в этот момент, мне просто казалось, что мы оба как будто играем на сцене или съемочной площадке какую-то сцену. И я невольно задался вопросом: буду ли испытывать такое же чувство, когда дело дойдет до осуществления моего плана. Но… об этом я сейчас думать не мог. Я не мог так рисковать. Не мог допустить, чтобы Ви что-то заподозрила.

И тут вдруг с порога обеденного зала до нас донесся громкий голос, и, повернувшись, я увидел направляющегося к нашему столику Карлтона Брауни.

Он решительно шагал к нам, а за ним семенил метрдотель.

— Нет, вы только посмотрите на нее! Сидит тут, прохлаждается со своим «кузеном»! — Слово «кузен» он выделил особой интонацией.

Подскочив ко мне, он схватил меня за руку, как раз то место, куда угодил мне нож для колки льда. Руку пронзила жуткая боль, у меня перехватило дыхание.

— Какой тесный отель-то, а? Все время встречаемся невзначай. Ну? Как поживаешь, «кузен»? — И он со знанием дела еще сильнее стиснул мою больную руку.

Потом, посмотрев на оторопевшего метрдотеля, объявил:

— Я сяду за этот столик. Будьте любезны, бутылочку красного вина, бутылочку белого и скотч для меня. — Он обвел нас взглядом и прибавил: — Нет, скотч для обоих джентльменов. — Он отпустил мою руку, и только тогда я смог выдохнуть.

— Мы уже заказали себе напитки, — сказала Ви.

— Ничего страшного. Выпьете больше, хуже не будет. — Он сел справа от меня и слева от Ви. — К даме поближе. Ей будет приятно.

Ви, потупившись, уставилась на скатерть и нервно теребила пальцами салфетку на коленях.

Я старался не смотреть в сторону Брауни, но у меня плохо получалось. Зато я теперь хоть разглядел его. Он оказался моложе, чем я думал — лет сорока, а может, и меньше. У него уже намечалась лысина, и сам он был крупным во всех отношениях — и рост, и мускулатура, и жир.

Нам принесли напитки, и я залпом выпил половину своей порции.

— Как это мило, что мы сидим тут втроем, — сказал Брауни. Его явно забавляло наше с Ви смущение. — А, Ви? — Он кулаком дотронулся до ее лица, давая понять, что за этим якобы шуточным жестом кроются далеко не шуточные намерения. Потом, повернувшись ко мне, спросил: — Простите, как ваше имя? В прошлый раз я был немного расстроен, так что запамятовал.

— Шем Розенкранц, — сказал я.

Он нахмурился.

— Это еврейское имя, не так ли? Ви, а я и не знал, что ты у нас еврейка.

— Я не еврейка! — с жаром, почти возмущенно, возразила Ви. — Я…

Даже не глядя в ее сторону, он жестом сделал ей знак молчать.

— Конечно, конечно. Да это и не важно. Мы все тут белые люди, так что какая разница. Но все-таки жаль, что я не знал, что ты еврейка, Ви. Тебе следовало признаться мне в этом.

Ви, потупившись, уткнулась взглядом в колени. Люди за столиками вокруг притихли, словно Брауни высосал всю энергию из окружающего пространства.

— Так какая все-таки между вами родственная связь? Я что-то не очень понял, — гнул свое Брауни.

— Карлтон… — начала было Ви, но он грубо одернул ее:

— Я не к тебе обратился! Тебя никто не спрашивает!

Ви притихла и еще больше потупилась, а он продолжал:

— Что ж ты не научил ее уму-разуму, а?

И он схватил ее за руку, так же, как до этого меня, и лицо Ви болезненно скривилось. Я никогда не видел ее такой испуганной, и ее страх пугал меня больше, чем злобная болтовня Брауни. Когда метрдотель принес наш скотч, а официант с подносом вино, я одним махом допил свой «Джин Рики».

— Ага… Значит, говоришь, Шем Розенкранц… — продолжал Брауни, не стесняясь обслуги и по-прежнему держа Ви за руку. — О, погоди-ка, а я вроде что-то читал в газете о твоем сыне. Его вроде бы убили?

— Да, мой сын умер, — сказал я. — Но его не убили.

— О, точно! Я же читал в газете! — И, многозначительно нахмурившись, он прибавил: — Но мне известно кое-что и не из газет. Его убили и пытались сжечь его тело.

Я силился угадать, болтает он просто или действительно что-то знает. Нервно поерзав на стуле, я украдкой бросил взгляд на Ви, надеясь по ее глазам понять, не рассказала ли она ему о нашей тайне, но она сидела, опустив глаза, словно девчонка, получившая нагоняй от родителей.

Вальяжно откинувшись на спинку стула, Брауни поймал за рукав проходившего мимо официанта.

— Я хочу сделать заказ.

— Я сейчас найду вашего официанта, — сказал парень.

— Я не хочу, чтобы ты искал моего официанта, а хочу, чтобы ты ему передал мой заказ. Нам что-нибудь не из меню. Всем троим.

— Хорошо, сэр, — сказал парень, слишком уж усердно кивая.

— Ха! «Сэр»! А еще говорят, что нынешняя молодежь не учится манерам. Молодец, парень, ты далеко пойдешь, если будешь продолжать в том же духе. — Он отпустил рукав официанта, и тот заторопился в сторону кухни.

Брауни взял бутылку вина и наполнил бокал Ви, потом свой.

— Да, с твоим сыном беда, — сказал он мне и покачал головой. — Ведь нет на свете ничего важнее семьи. У меня у самого есть три ангелочка, и они для меня в жизни все. Вон, спроси у Ви, она тебе расскажет. Я же только и говорю о них. Так ведь? — Он выжидательно посмотрел на Ви. — Я спрашиваю: так ведь?

— Да, так. Он все время говорит о них, — подтвердила Ви каким-то совсем уж безжизненным голосом.

— Вот видишь, я все время говорю о них, потому что нет на свете ничего важнее семьи. Ведь так, киска?

Я выдохнул воздух через нос.

— Да, ты сейчас в трауре, я понимаю. Если б с моими ребятишками что-нибудь случилось, я бы убил того, кто это сделал. Собственными руками убил бы ублюдка!

Его слова напомнили мне, что мы все трое по сути являлись убийцами, и я еще собирался повторить этот опыт. Вот до чего докатился.

Я снова приложился к своему стакану, а Брауни тем временем внимательно наблюдал за мной. Он ждал, что я еще скажу. И я сказал:

— У меня такое ощущение, что жизнь для меня кончилась.

И тут я не соврал, у меня действительно было такое ощущение. Я бы, наверное, был рад в тот момент, если бы Брауни встал и пристрелил меня прямо на месте. Но он бы никогда такого не сделал, поэтому и сидел сейчас открыто на людях, как почтенный гражданин, потому что и был почтенным гражданином. На нем лично не висело никаких убийств.