Йоко Сано - Одна литера

— Да, зашли они ко мне вчетвером. Аримура говорит: надо какой-нибудь сюрприз, раз у человека день рождения. Мы с ним согласились. Я еще подумала, что рождение само собой, а главное — любовь. Она ведь светилась вся и так радовалась, так радовалась… Уж не замуж ли собралась?.. Но с этим поздравлять как-то неудобно, если ничего еще толком неизвестно. А тут такой подходящий случай — день рождения! Поздравим, мол, с праздником, а подразумеваться будет «с замужеством»…

— Так, так… — Эбизава внимательно слушал, время от времени кивая головой. — Мне, правда, не очень понятно, почему вы подумали о замужестве, но у молодых женщин, видно, ход мыслей особый. Ну а побуждения у вас были самые добрые…

— Значит, посоветовались мы впятером и решили подарок сделать попозже. Когда они поженятся и начнут жить вместе, тогда и подарим… что-нибудь дорогое, роскошное… Да… А пока отправим телеграмму на поздравительном бланке.

— На поздравительном бланке… А чья это была идея от подарка пока воздержаться и отправить поздравительную телеграмму?

— Чья?.. Действительно, кто же первым заговорил о телеграмме… — задумалась Сэйко.

— Тоже Аримура, — пришла ей на помощь Саёри. — Помнишь, он предложил, а Чизуко еще начала вспоминать свои прежние романы…

— Точно! Мы спорили, что лучше — торт, альбом для фотографий или еще что-нибудь, а он и сказал, что все это потом, а сейчас нужно послать телеграмму. И Чизуко Хамамура его поддержала. Припомнила, какой с ней самой был случай несколько лет назад. Она тогда в день своего рождения позвонила другу, не из дому, а по дороге на работу. Ушла она очень рано, ей надо было стенографировать лекции. Позвонила и расстроилась — он не поздравил ее, не вспомнил, какой у нее сегодня день. Представляете, как обидно? А вечером вернулась в гостиницу, где она тогда жила, смотрит — поздравительная телеграмма. От него! С утра лежит. Вот радости-то было! Обиду как рукой сняло.

— Нас очень тронул этот рассказ, — добавила Сакаэ. — Мы подумали, проснется Аканэ после ночи любви, а телеграмма тут как тут. Приятно ведь, правда?

— И еще мы решили — не будем подписываться. Так гораздо романтичнее. И никому не скажем ни слова, будем знать только мы впятером.

— Значит, я правильно предположил; телеграмму отправили вы, Коно-сан? — спросил Эбизава.

— Да, я. Почтовое отделение близко от нашего дома, на станции. Снег, правда, еще шел, но меня это ничуть не смутило.

— Я всегда считал, что актеры только на сцене могут быть романтиками, а в обычной жизни люди трезвые, практичные, — поддразнил ее Ясиро. — Или вы приятное исключение?

— А ведь черт-те что с этой телеграммой! — возмутился Сиоми. — В полиции насели на младшую сестру убитой Миэ, требовали, чтобы девушка призналась, что именно она послала телеграмму. — Сиоми вдруг сорвался с места и бросился к телефону: — Ох, не опоздать бы! Нельзя допустить, чтобы этот материал пошел в номер…

Мураока тоже вскочил и задышал буквально в затылок Сиоми:

— Умоляю, побыстрей! Мне ведь тоже надо позвонить.

Все так и покатились со смеху. Насмеявшись, Саёри сказала:

— Между прочим, Коно-сан, у вас есть некоторое сходство с Миэ. Наверное, служащий почтового отделения описал отправительницу, вот в полиции и решили, что это она.

— Совершенно верно! — поддержал ее Ясиро. — Я видел в полиции младшую сестру убитой, и сходство определенно есть, в фигуре, в общем облике. Впрочем, обитательницы «Сираюки-со» все пропорционально сложены, — он усмехнулся, — и вообще приятны во всех отношениях.

Эбизава, ни к кому не обращаясь, пробормотал:

— И все же непонятно… Почему она соврала?.. Ведь на самом деле день ее рождения не сегодня…

— Ох, уж эти юристы! Сухари вы все как один! Где уж вам разобраться в женской душе… — Кёко, удостоверившись, что никто на нее не обращает внимания, протянула руку и украдкой ущипнула Эбизаву.

— Ну скажи, что с тобой? Почему у тебя такое лицо? — вновь промурлыкала Миэ.

— Разве с моим лицом что-то не так?.. — сказал Тацуо Китазава, а про себя подумал, что лицо у него действительно мрачное.

С той минуты, как он прочитал вечерку, на сердце легла тяжесть. Она давила, беспокоила, диссонировала с его теперешним, вполне оптимистическим настроем. И он ничего не мог с этим поделать. Так уже было однажды. Три года назад, когда он расстался с той женщиной. И сейчас глаза его смотрели сквозь Миэ и видели ту, другую.

— Может быть, ты сердишься? — Миэ совсем погрустнела. — Разозлился, что я пришла?

— Дурочка! С чего бы мне на тебя злиться? — усмехнулся Тацуо, и, действительно, никакого раздражения против нее у него не было. — Только вот… Впрочем, ничего…

— Что? Ну, говори же!

— Да нет, ничего…

— Неправда! Ты же только что хотел что-то сказать. Это ужасно, когда не договаривают.

— Тебе не горько, что старшая сестра умерла?

Глаза Миэ расширились — как в трагическом кинокадре.

— Так горько, что хуже некуда! Горько… потому и пришла. Я же говорила, что от работы меня сегодня освободили, а оставаться в той комнате… не могу… жутко… Ну, я и прибежала к тебе. Куда же мне еще деваться! — Миэ сидела на татами, подол юбки не закрывал босых ступней, и пальцы ритмично шевелились, словно жили собственной жизнью. — А в полиции… ужас какой-то… Представляешь — пристали, где я была ночью. Алиби хотели проверить.

— Алиби? И что же? Ты сказала, что была у меня? — вопрос прозвучал напряженно, и Тацуо почувствовал страшное недовольство собой.

— Да ты что? Стану я им говорить! Сейчас совсем некстати, чтобы в полиции узнали про тебя.

— Подумаешь…

— Слушай, не притворяйся, а? Тебе ведь это далеко не безразлично! Интересно, почему мы с тобой встречались тайком? Не хотели, чтобы сестра узнала; так? Вот и получается, что она нам вроде бы мешала, а раз мешала, значит, ее смерть нам на руку… Короче говоря, есть повод для убийства…

— Ну ты и накрутила!

— Конечно, накрутила! Но логика в этом есть. Если полиция что-нибудь пронюхает, отбиться будет не так-то просто. Вон и сейчас мое алиби не дает им покоя.

— Алиби, алиби… — пробормотал Тацуо и вдруг внутренне насторожился: уж не это ли самое алиби добавило тяжести к его и без того тяжелому настроению?..

Он пристально посмотрел во влажные, широко распахнутые глаза Миэ. Она почувствовала что-то неладное, но не отвела взгляда. Нарочито зевнула.

— Ой, не могу больше! С утра на нервах… Спать хочется. — Миэ одним рывком бросила свое тугое, налитое тело на колени сидевшего рядом с ней Тацуо.

Он взглянул на ее раскинутые руки, на полуоткрытые губы и склонился в поцелуе. Но на сердце все равно было тревожно.