Йоко Сано - Одна литера

— Еще неизвестно, внесет ли Нисихара полную ясность в это дело, — возразил ему Сиоми. — Тем-то и отличается действительность от детективных романов или шахмат. В детективе мельчайшая деталь играет свою, отведенную ей автором, роль. И загадки загадываются для того, чтобы в конце разрешиться. И в шахматах так же, даже еще похитрее. Надо задействовать все фигуры. В противном случае либо задача неправильна, либо кто-то из партнеров промахнулся. А когда жизнь сталкивает нас с настоящим, не вымышленным преступлением, тут идет такой заворот, что сам черт не разберется. Вопросы повисают в воздухе. Почему Аканэ решила переспать с Оотагаки, чему она радовалась — пойди разберись. Психология… — Сиоми набрал полный рот каши и, пережевывая, добавил: — Впрочем, со временем мы узнаем все, до мельчайших подробностей.

— Это когда же?

— Когда умрем и встретимся с убиенной на том свете.

— Трепло паршивое! — Ясиро засмеялся и ткнул его кулаком в бок.

Начальник розыскного отделения старший инспектор Самура все время уговаривал себя не нервничать и сам отлично понимал: если уговаривает, значит, нервничает вовсю. Но он никак не мог с собой совладать. Сидевшая перед ним Миэ упрямо сомкнула губы, словно раковина створки. На вопросы она не то что не отвечала, но даже головой ни разу не кивнула.

Самура посмотрел на ручные часы — начало первого. Получается, что Миэ уже два часа играет с ним в молчанку. Опрос проходил в доме для служащих полиции губернаторства, в двух кварталах от городского управления полиции. Дом предназначался для полицейских, приезжающих из отдаленных районов острова, но порой — когда хотели скрыть сведения от прессы — там допрашивали свидетелей. Комната, используемая для этих целей, была оборудована в японском стиле. У Самуры, сидевшего по-японски на полу за низким столиком, немели ноги. Он несколько раз менял позу, но это мало помогало. Миэ за все время не шелохнулась.

Как только она вошла в комнату, Самура, не дав ей опомниться, сказал:

— В ночь убийства, с часу до двух, у вас нет алиби.

Миэ посмотрела на него с недоумением.

— Не смотрите на меня так. Чтобы внести ясность, я сейчас назову одно имя: Тацуо Китазава. Ваш любовник. Очень интересный мужчина. Понятно, почему вам захотелось отбить его у старшей сестры.

Самура любил огорошить, поднажать, расколоть. Так он называл свой метод допроса, утверждая, что он чрезвычайно эффективен, если позиция допрашиваемого шаткая.

Миэ молчала.

— Вчера вечером Китазава все нам рассказал. В ночь убийства вы были у него. Потом около часу куда-то отправились. Часа в два вернулись. А несколько позже рассказали ему нечто весьма странное… Да, да об этом он тоже сказал! Так что, я думаю, пора вам выложить правду.

Миэ подняла на него глаза:

— Даже любимый человек мне не поверил. А вы тем более не поверите. Я не хочу говорить.

— Не хотите — дело ваше… Только предупреждаю: вам же хуже. Вас будут подозревать.

— Ну и пусть… Мне все равно, что со мной будет.

«Плохо, очень плохо, — подумал Самура. — Может начаться истерика. Видно, он переборщил. Придется смягчить гон».

Но Миэ окончательно замолчала. Два часа прошли безрезультатно.

Самура соображал, что делать. Отпускать ее домой сегодня нельзя. Чего доброго, еще руки на себя наложит. Арестовать тоже нельзя. В ходе расследования — в результате горького опыта с Оотагаки — решили не производить арестов без достаточного основания. Надо постараться как-то вывести ее из этого состояния. До вечера еще есть время. А если не удастся, придется оставить ее тут ночевать. Как-нибудь извернуться, чтобы она сама этого захотела. И поместить в соседней комнате дежурного, чтобы предотвратить возможные самоубийство или побег.

— На минуточку, — сказал Мураока, тронув Ясиро за плечо, и вышел в коридор. Ясиро последовал за ним.

— Знаешь, — продолжил в коридоре Мураока, — в нескольких местах письма Нисихары не все ладно с почерком. Я от экспертов узнал.

— Как это не все ладно?

— Два или три иероглифа написаны другой рукой.

— Да-а? Выходит, она не одна писала, что ли?

— Вот, вот. Эксперты предполагают, что кто-то заставил ее написать это письмо. Возможно, под угрозой.

— Значит, плохо дело. Где она и что с ней? — Ясиро даже изменился в лице.

— Вот полицейские и засуетились… — Мураока посмотрел на часы: — К сожалению, дать материалы в вечерний выпуск мы уже опоздали.

— А в «Хокуто-ниппо» знают?

— Не должны бы. Давай повременим еще немного. Никому не будем говорить, даже Эбизаве, — сказал Мураока и побежал в отдел экспертизы.

В этот день, то есть двадцать второго октября, в газетах никаких сообщений о ходе следствия не было. Дзюнко Нисихара, казалось, исчезла бесследно. Несколько сыщиков, имея при себе ее фотографии, обошли вокзалы, гостиницы, табачные лавки, но не получили никакой информации. Трудно было представить, что молодая женщина столь броской внешности не привлекла к себе ничьего внимания. Полиция только руками разводила — пропала и все! Никто ее не видел. Среди репортеров уже пошел слушок, что она где-то в укромном месте покончила с собой. Если она действительно написала письмо не по собственной инициативе, а по принуждению, то есть, очевидно, была в полной зависимости от этого самого X-а, то предположение о самоубийстве вполне могло оправдаться.

Поздним вечером Оотагаки был отправлен в прокуратуру — решили не ждать, когда отыщется Нисихара. Что касается постановления о ее розыске, то формулировку изменили с «…разыскивается в связи с исчезновением из собственной квартиры и возможным самоубийством» на «…разыскивается по подозрению в мошенничестве, а именно — в задолженности по квартирной плате».

В вечерних газетах появились соответствующие сообщения, сопровождаемые фотографиями Дзюнко Нисихары.

Половина двенадцатого. В «Сираюки-со», наверное, все уже спят. Дом погружен в тишину. Только тикают часы, да чуть слышно гудит газовая печка… А она устала. Просто ужас, как устала. Даже странно… Неужели возраст сказывается?.. Говорят, женщины начинают стареть после двадцати… Она перенервничала — это факт. С утра до позднего вечера в напряжении. Поэтому сегодняшний день кажется вдвое длиннее обычного. Чтобы убить время, пробовала включить радио, послушать музыку. Но музыка существовала словно в другом мире. Слух воспринимал звуки, глаза видели окружающее, но все шло по касательной, не затрагивая сознания. В голове было одно и то же, одно и то же. Такая несогласованность, видно, вконец ее измотала. Отсюда и усталость. И это бесконечно тянущееся время…