Александр Аннин - Операция «Золото»

Наше время.

Бывший заместитель начальника Гохрана СССР Владимир Филиппович Шестаков терпеливо наблюдал, как его шоколадный сеттер по кличке Сынок уже в который раз задирает заднюю лапу возле чахлого деревца. Заслуженный пенсионер отметил про себя, что его пес, несмотря на преклонный возраст, остается верен собачьей традиции, усвоенной от природы. Такой вот ненавязчивый пример для подражания…

В это сумеречное время в запущенном сквере было почти безлюдно. Лишь неприкаянная парочка тесно общалась на просохшей после дождя лавочке, да одинокий мужчина курил чуть поодаль, на крайней скамейке.

Мимо пенсионера деловито прошествовала юная путана, потом профессиональным взглядом окинула скучавшего в одиночестве курильщика, но попытки навязать свое общество не предприняла.

«Похоже, девочка спешит на вызов, – равнодушно подумал Владимир Филиппович. – Симпатичная… Холодновато ей, наверно, в такой юбчонке. А ведь где-то страдает наивный паренек, который ее любит безоглядно, даже не подозревая о ежевечернем промысле своей гордой, недоступной Медеи… И она помыкает им, берет реванш за те унижения, которые постоянно терпит за деньги».

Владимир Филиппович вздохнул и сразу натужно закашлялся – простыл перед самой Пасхой, старость не радость. Он вспомнил, что ему в юности выпала именно такая мучительная любовь к очаровательной, бессердечной шлюхе. Когда он узнал о ее тайном образе жизни, то хотел удавиться, прыгнуть с балкона… Спасли спортивные тренировки, изматывающие до одури.

Почему проститутка непременно выбирает для измывательств чистого, наивного парня, для которого высшей наградой в жизни была бы ее любовь? Видимо, не только затем, чтоб доказать самой себе, что она не блядь, хотя и для этого, конечно, тоже. Но главное… Сатане мало того, что она совершает блудный грех с десятками мужчин. Ему важно, чтоб при этом еще и попиралось святое чувство любви.

«С чего это вдруг у тебя такие мысли, дорогой Владимир Филиппович? А? – задался вопросом Шестаков. – Подобные воспоминания, брат ты мой, обычно приходят перед смертью, не иначе. Во всяком случае, в книжках все происходит именно так: заглянул герой в свое детство и юность, умилился, прослезился да и быстренько отдал концы. Вот так-то, любезный».

Если сказать по совести, то уставший от безрадостной жизни пенсионер Шестаков был бы не против того, чтобы тихо отойти в мир иной. Если бы не одно обстоятельство, а точнее – долг, который он просто обязан вернуть. Святой долг, похлеще карточного.

В последние десятилетия Владимир Филиппович вовсе не был столь же чистым и наивным, как тот юный спортсмен Шестаков, что страдал от неразделенной любви к путане. И, конечно же, не отмыть ему все те грехи, которыми оказалась так богата его жизнь. Хотя недавно священник и заверил Шестакова, что достаточно искренне покаяться перед алтарем, и Бог простит…

Может, и простит. Но Шестакову больше всего на свете хотелось примириться с самим собой, своей совестью.

Владимир Филиппович понимал, что ему перед смертью необходимо успеть покаяться зримо: загладить самый главный грех, который он совершил, будучи на посту заместителя начальника Гохрана. А там и помирать можно.

Он только что распрощался со своим неизменным товарищем по ежевечерним прогулкам, стариком Беспаловым – таким же одиноким собачником, как и Шестаков.

– Ну, друг мой, кажется, я вот-вот отмучаюсь, – вздохнул бывший гохрановец при их расставании. – Завтра встречаюсь с Минаевым, и дело с концом.

Какое именно дело – Шестаков умолчал, сказалась многолетняя привычка держать язык за зубами. Тактичный Беспалов, университетский преподаватель древнерусской литературы, выспрашивать даже не пытался: за долгое время их общения он достаточно хорошо изучил скрытную натуру своего друга. Правда, недавно Владимир Филиппович обмолвился, что этот неведомый Минаев когда-то занимал высокий пост в Министерстве внешней торговли…

Владимир Филиппович шумно вдохнул чуть влажный весенний воздух. «А все-таки я умру честным человеком», – в который раз повторил он про себя ужасно понравившуюся ему фразу из какого-то спектакля.

Впрочем, именно сейчас, в канун майских праздников, покидать сей бренный мир Шестакову не хотелось. С самого детства он больше всего любил первую декаду мая, даже больше Нового Года и дня рождения. А тут еще и Пасха выпала на Первомай, радость-то какая…

Мужчина в фетровой шляпе и сером плаще, одиноко сидевший на лавочке, аккуратно загасил окурок о сиденье лавочки, сунул его в карман. Потом поднялся и неспешно направился в сторону пенсионера Шестакова.

Владимир Филиппович, держа на поводке семенящего сеттера, по-стариковски шаркал навстречу «серому плащу», к выходу из сквера – туда, где шумела и переливалась огнями оживленная магистраль. Он нисколько не испугался, увидев, как в руке незнакомца появился длинный черный предмет. Какое, собственно, все это имеет отношение к нему, пожилому больному человеку?

Серый плащ поравнялся с пенсионером Шестаковым, и в вязком апрельском воздухе потонули два негромких хлопка. Владимир Филиппович мешком повалился на сырой асфальт.

«Сегодня страстная пятница, – пронеслось в угасающем сознании Шестакова. – День казни Христовой… А хоронить меня, стало быть, будут в понедельник – ведь на Пасху не хоронят, не принято… Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!»

Незнакомец склонился над скорченным телом Шестакова и выстрелил в третий раз – точно между ухом и виском. Сеттер по кличке Сынок, отчаянно лая, пытался вырвать поводок из намертво сомкнувшихся пальцев хозяина. Мужчина в фетровой шляпе и сером макинтоше тщательно прицелился и снова нажал на спуск. Собака, коротко взвизгнув, умолкла.

Киллер огляделся. Парень и девушка, видевшие всю эту сцену со своей скамейки, испуганно замерли, вжались друг в друга. Незнакомец молча погрозил им пальцем и двинулся к противоположному выходу из сквера, где его поджидала машина.

– Нора, самая натуральная нора!

Старший оперуполномоченный отдела убийств Московского уголовного розыска Максим Басов до сих пор чувствовал себя в новой квартире неуютно. Впрочем, нелепо было бы называть «новым» это убогое жилье в Южном Чертанове, куда подполковник переехал полгода назад из Беляева. Там у Максима Юрьевича была хорошая «двушка», и дом почти современный, постройки начала семидесятых – с лифтом, лоджией… Когда-то квартиры в нем были сверхпрестижными, кооперативными.

Возраст панельной пятиэтажки в Южном Чертанове измерялся едва ли не полувеком. В самом прямом смысле слова – хрущоба. Ни тебе лифта, ни мусоропровода. И квартирка на третьем этаже – без балкона, тесная, с совмещенным санузлом. Ремонта не видела, наверное, с момента постройки дома.