Гоар Маркосян-Каспер - Кассандра

Орест:А как убивают человека? Ножом, как поросенка, или из лука, как вепря?

Хрисофемида:Орест! Какие ужасные ты говоришь вещи. Отец вовсе не собирается никого убивать. Он не жестокий, он добрый и великодушный.

Входят Менетий и Эгисф.

Менетий:Привет, молодые люди. А где отец?

Хрисофемида: Отдыхает. Он очень устал от войны.

Менетий (Эгисфу) : Сейчас доложу, что ты пришел. Подожди здесь. (уходит)

Эгисф:Откуда у вас эти украшения?

Хрисофемида: Принесла рабыня-троянка.

Эгисф: А вы уверены, что вам разрешено ими играть?

Дети быстро убирают драгоценности в ларец.

Орест:Мы тут спорили, убьет тебя отец или нет.

Хрисофемида:Орест!

Эгисф: И к чему пришли?

Орест:Ни к чему. Мнения разделились.

Эгисф:Это, дети мои, и есть греческая демократия.

Входят Агамемнон и Менетий.

Агамемнон: Дети, я думаю, во дворе вам будет веселее.

Хрисофемида, Электра и Орест уходят.

Агамемнон: А ты, Менетий, выйди и подожди за дверью. Позову, когда понадобишься.

Менетий выходит.

Эгисф:С возвращением тебя, Агамемнон.

Агамемнон: Здравствуй, братец! Нелегко же тебя разыскать.

Эгисф:Не там искали, наверно. Я сидел с приятелями в харчевне. Тут, недалеко. Прибытие ваше обсуждали.

Агамемнон:Симпозиум, что ли, устроили?

Эгисф:Да просто чесали языком. Долго вы все же копались. Трофеи, надеюсь, приличные привезли? Хватит доблестным воинам на старость?

Агамемнон:Не златом единым жив человек. Семейный уют, любовь близких и счастье детей важнее побрякушек. А как вы тут без меня время коротали?

Эгисф:Так себе.

Агамемнон:Тебе-то, может, и так, а мне каково? Думал, вот приеду, найду Эгисфа в постели у своей жены, обниму обоих и обратно на войну — привык настолько, что иной жизни не мыслю. А приехал — и на тебе, все шиворот-навыворот, жена меня, как бога, встречает, всю дорогу пурпурными покрывалами выстлала, а любовничек в харчевне затаился. Чего, спрашивается, боитесь?

Эгисф:Во-первых, не затаился, а жажду утолял. А во-вторых, не любовничек.

Агамемнон:Кто же?

Эгисф:Опора.

Агамемнон:Опора? Чтобы усесться поудобнее? На коня вскочить? Или чтобы с кровати не свалиться, когда три тысячи зверей там схватились, визжат, кричат, кусаются да царапаются?

Эгисф:Не ревнуй, Агамемнон. Не ты ли отобрал у Ахилла Брисеиду, что послужило в итоге причиной гибели Патрокла, воителя, полного всяческих достоинств, кроме разве что одного — умения трезво оценивать свои силы, без чего он чуточку зарвался, вступив в заранее проигранный бой с Гектором… Так мне, во всяком случае, рассказали сегодня утром в харчевне.

Агамемнон: Ты сравниваешь короткие любовные утехи воина с откровенным наглым сожительством?

Эгисф:Упрек не по адресу, мы всячески соблюдали пристойность, ни дети, ни кто-либо другой меня в твоей спальне не видел.

Агамемнон:А на моем месте за обеденным столом?

Эгисф:Ну Агамемнон, сам подумай, можно ли в течение многих лет жить в одном доме и вкушать яства в разных углах.

Агамемнон:Вот именно, яства. Мы в стане нашем под Троей о чечевичной похлебке мечтали. Не разумеет гражданское лицо ратника.

Эгисф:Успокойся, Агамемнон. Мы с тобой люди немолодые, негоже нам из-за какой-то бабы ссориться. Хочешь, забирай ее обратно, нет — выгони из дому. Я на нее не претендую. И на хоромы твои тоже.

Агамемнон:Что же получается. Сначала ты убиваешь моего отца, потом забираешься в постель к моей жене, а я должен все это терпеть?

Эгисф:Ну знаешь, твоя манера подавать факты в выгодном только тебе свете поразительна. Твоего родителя я прикончил за дело. Кормить моего отца мясом его собственных детей — можно ли представить что-либо более отвратительное?

Агамемнон:А твой папочка — воплощенная невинность, да? Кто мою мать соблазнил ради какой-то паршивой овечки?

Эгисф: Не паршивой, а золотой. Вкупе с престолом.

Агамемнон:Ты, ублюдок, сын собственной сестры!..

Эгисф:Маму не трожь! Она лучше вас всех,

Агамемнон:Ага, так и у тебя есть что-то святое? А у меня нет? Моя жена обесчещена, мои дети унижены, мой очаг осквернен. Ты заплатишь за это, Эгисф! Менетий! (Входит Менетий) . Принеси мне со двора топор, да побольше.

Менетий:Неужто холодно в доме? Так велите, я дров нарублю.

Агамемнон:Не дрова я собираюсь рубить, а дурную голову. Меч пачкать не хочу. Неси топор.

Менетий:Сейчас найду подходящий. Только не разумнее ли будет всем во двор выйти? Голова не полено, кровищи напустим, а кому убирать?

Агамемнон:Ничего, жена уберет.

Менетий:Тебе виднее, господин. (уходит)

Эгисф:Прости, брат! Не думал я, что так скверно все кончится. Вначале мне просто жалко было смотреть, как хозяйство твое рушится, как слуги дурака валяют вместо того, чтоб работать, да вовсю тебя обкрадывают, а этот шустрый потомок привратника закрывает глаза на все, кроме прелестей твоей жены, которую он, можно сказать, извел своим настырным ухаживанием, этому-то надо было положить конец? Потом я детишек твоих полюбил, такие они славные, особенно Электра. Электру все прочие в доме побаиваются, даже жена твоя, слишком она, Электра, серьезная, но мне она пришлась по душе, частенько мы с ней на стене крепостной сидели и философствовали, об атомах толковали, об идеях, о богах, есть ли они, нет ли… И только потом, позднее…

Агамемнон:Она тебя соблазнила?

Эгисф:Кто, Электра?

Агамемнон:Не дури! О Клитемнестре спрашиваю.

Эгисф:Нет, Агамемнон, как-то само собой это случилось. Привыкли друг к другу, подружились. Страсти особой между нами никогда не было.

Агамемнон:Правду говори.

Эгисф:Правду? Ну если уж всю правду… Сам подумай, стал бы я ее домогаться, если б она авансов мне не делала…

Врывается Клитемнестра.

Клитемнестра:Трус и подонок! Не ты ли пялился на меня похотливо, как фавн таращится на нимфу, подкараулив ее за утренним туалетом, не ты ли вымогал ласки, как нищий вымаливает объедки, не ты клялся в вечной верности, стихи не ты складывал, достоинства мои бесчисленные превознося, избито, конечно, но в рифму? Покоя мне от тебя не было ни на час, ни на минуту, ведь ты словно не мужчина, на кабана не ходишь, даже в виноградник не заглянешь присмотреть за лозой, тебе же, пьянице, дарующей груз спелых гроздей, все в доме да в доме околачиваешься, порывы сладострастия перемежая нытьем. Будь проклят день, когда тебе позволила я переступить порог дворца, и все от жалости, урод!