Дэвид Хэйр - Дыхание жизни

Фрэнсис. Да.

Мадлен. Он все еще ничего не говорил. Тогда я сказала: «У меня есть немного времени. Если хочешь, я посижу с тобой просто так, пока ты будешь есть». (Мадлен улыбается, полностью поглощенная рассказом) . Мы шли по улице и ничего не говорили. Он заказал «спагетти а-ля путанеска» и какой-то « растрепанный » салат. Так и сказал: «Хочу их растрепанного салата ». Когда принесли спагетти, он попросил вторую вилку, и я все съела одна. Он и не притронулся к еде. Даже вилку в руки не взял.

Фрэнсис теперь внимательно слушает, вбирая в себя каждое слово.

Он спросил, чем я занимаюсь. Я рассказала, что училась в Беркли. Что оставалась в Штатах еще пять лет, не уезжала. «А ты?» — спросила я. Он сказал: «Юрист. Женат». (Мадлен смотрит на Фрэнсис, неожиданно развеселившись) . Забавно. В этом его «Юрист. Женат» было что-то такое… в том, как он это произнес. Словно захлопнул дверь тюремной камеры. Я сказала, что у меня много чудаковатых друзей, совершавших порой самые дикие поступки: они вступали в банды, принимали наркотики, один парень даже подорвал себя, — но ни один из моих знакомых не был женат. Я посмотрела на него. «Ты, наверное, знаешь что-то такое, чего не знаю я». (Мадлен становится очень тихой) . Эти слова меня озадачили. Прогремел гром, и дождь полил с такой силой, что мы не могли никуда двинуться. По крайней мере, нам так казалось. Моя рука лежала на столе. Я знала, что она там, но не убирала ее. (Мадлен становится неподвижна) . Он даже не пытался что-то объяснять. Это было и не нужно. «Тогда, в Америке, словно какой-то живой голос звучал, будто настал момент надежды. Тот голос меня трогал, — сказал он. — Но с тех пор я больше никогда его не слышал». (Мадлен снова на секунду замолкает) . Потом он сказал: «Я стал адвокатом. Вот чем я занимаюсь. Веду дела в суде». (Мадлен поворачивается и смотрит на Фрэнсис, словно последние слова подводили всему итог) . Потом вышло солнце, и мы немного прогулялись. Я помню, он спросил: «А разве тебе не надо было куда-то идти?» (Мадлен передергивает плечами.) Можно сказать, с одной стороны, ничего не изменилось. Ничего не изменилось за последние пятнадцать лет. Мы были те же. Я сказала: «Хочу взглянуть на реку». Там на мосту Ватерлоо есть такое место, знаете?

Фрэнсис. Знаю.

Мадлен. Вы знаете это место?

Фрэнсис. Да, да.

Мадлен. Там можно постоять на мосту. (Мадлен замолкает) . Он спросил: «Почему ты ушла? Почему ты тогда от меня ушла?» (Мадлен улыбается этому вопросу) . Это был один из таких особенных вечеров, тогда солнце выходит из-за туч… Ну, я не помню в какой последовательности. Знаете, Мартин всегда говорил — вы же знаете, он всегда говорил: «Не верь точным свидетельским показаниям…»

Фрэнсис. Да…

Мадлен. В суде, говорил он, когда задаешь вопросы, а свидетель говорит, что точно — совершенно точно все помнит…

Фрэнсис. Он говорил, что…

Мадлен. Да-да, и обычно присяжные не любят таких…

Фрэнсис. Да, не любят…

Мадлен…присяжные таким не доверяют. Они предпочитают свидетелей, которые говорят: «Думаю, было то-то и то-то, но я могу ошибаться…» (Мадлен улыбается забавности этой мысли.) Так что мы там стояли…

Фрэнсис. И что?

Мадлен. Потом мы сидели у реки. Он все не хотел уходить. И снова и снова повторял: «Ну почему ты тогда ушла?» А потом еще сказал: «Если бы ты в то утро не ушла от меня…» Я тогда спросила «И что бы тогда было? Если бы я не ушла, что именно было бы?» Он улыбнулся. Потом только сказал: «Тогда бы ничего этого не произошло». (Мадлен улыбается Фрэнсис) . И, честно говоря, не думаю, что я тогда даже поинтересовалась, что именно он имел в виду под « ничего этого ».

Фрэнсис. Он имел в виду меня.

Мадлен. Нет. Не вас. Не думаю. (Мадлен хмурится, как будто это предположение было слишком банальным) . Я думаю — думаю, он имел в виду что-то более абстрактное…

Фрэнсис. Я знаю, что он имел в виду.

Мадлен. В более широком смысле…

Фрэнсис. Конечно. Думаете, я не знаю? Я все понимаю! (Фрэнсис неожиданно сердится и уже не может заставить себя остановиться.) «Все могло бы быть по-другому!» Вот что он хотел сказать. Как это меня бесит! Ведь это что означает? Что он подразумевал, говоря, что все могло бы быть по-другому? Как по-другому? Что вы не повзрослели бы? Что вам не пришлось бы в один прекрасный день стать более зрелыми? Он это имел в виду? Что он мог бы остаться молодым? Какое ребячество! Кому это удавалось?!

Фрэнсис задает этот вопрос с подлинной горечью, но Мадлен по-прежнему смотрит вниз.

Мадлен. Как бы там ни было…

Фрэнсис. Я точно знаю…

Мадлен. Хорошо, хорошо…

Фрэнсис. Простите меня. Я буду молчать и просто слушать.

Мадлен. Как хотите.

Молчание.

Мадлен. Можно так сказать: я знала, почему он был тогда расстроен.

Фрэнсис. Он винил вас.

Мадлен. Нет, это было бы несправедливо по отношению к нему.

Фрэнсис. А разве нет?

Мадлен. Нет, не винил. Просто… был в недоумении. Было что-то такое, чего он не мог понять. Никак. «Почему ты тогда убежала? Почему ушла от меня?» (Мадлен улыбается повторению этого вопроса) . «Если бы ты не ушла в то утро в Америке…» (Мадлен оставляет фразу недосказанной; видно, что она вспоминает ту сцену) . Там река делает излучину — не знаю, как бы это объяснить…

Фрэнсис. Да?

Мадлен. По вечерам, когда начинает темнеть, там бывает такое освещение… Удивительно, почему-то всегда пользуются словами: «на заднем плане». Очень часто в романах встречается. Вы тоже ими пользуетесь?

Фрэнсис. И я пользуюсь.

Мадлен. «Величественный задний план». Как будто природа вот так по заказу, в одно мгновение, вытаскивает именно то, что надо. Как будто чувствует.

Фрэнсис слушает теперь очень внимательно.

Я сказала «А как ты думаешь, почему я от тебя тогда ушла?» Он сказал «Понятия не имею». И тогда я объяснила. Сказала: «Я испугалась». «Чего испугалась?» (Мадлен оборачивается и смотрит на Фрэнсис) . «Испугалась, что все обернется хуже, чем я мечтала», — ответила я тогда.

Обе женщины сидят совершенно неподвижно.

Вот и все. И ничего больше. Я хотела « всего » и боялась, что получу только « кое-что ». Причина была только в этом.

Молчание. Теперь Мадлен сильно разволновалась из-за собственного рассказа.

А он спросил: «Ты и сейчас так чувствуешь?» (Мадлен трясет головой, показывая, что на этот вопрос было невозможно дать ответ) . Глупо, да? Так глупо. Кто угодно на свете скажет: «Бери, что сможешь». Почему бы и нет? Бери! Так все поступают. В таком уж мире мы живем, все мы. В плену собственных желаний. «Я хочу это . И я это возьму. И оно будет моим ». Правда, почему бы и нет? Не знаю, почему я тогда возомнила, будто я какое-то исключение. Я же была просто глупой девчонкой, сбежавшей в Америку. «Раз наша любовь не может совершенной, мне такой любви не надо». (Мадлен улыбается при мысли о собственной глупости) . Да что я о себе возомнила?