Герда Грау - Фуллстоп

Он прошелся вдоль забора, жадно рассматривая оставленные вещи. Как нарочно, на скамейке лежала только верхняя одежда, взятая танцорами на случай вечернего похолодания. Идея изначально была бредовой. Кому придет в голову брать с собой на танцы бумагу?

Когда он был близок к отчаянию, одна из брошенных кофт откинулась с порывом ветра и явила его взору коричневую тетрадь в дерматиновом переплете. Даже с того места, где он стоял, определялись девяносто шесть листов, не сорок восемь. Углы обложки свернулись, а внутренность была пухлой от исписанных страниц. Александр схватил ее за угол, вытащил на свою сторону решетки и развернул. В глаза бросились столбцы слов, в которых он опознал стихи. Видимо, после танцев планировался час поэзии. Почерк был женским, с завитушками и смешными цветочками в углах. Чистых листов было много. Он поискал скрепку в середине, чтобы выдернуть двойной лист. Он же не вор, вся тетрадь ему не нужна, он напишет короткий рассказ.

— Александр Дмитриевич, остановитесь, — услышал он гневный оклик.

Врач смотрела на него с той стороны решетки сердитым взглядом. Халата на ней не было, но очки оставались все теми же строгими увеличительными окулярами. Что она здесь делает, на танцах? Ах да, эстрада проходная, примыкает к зданию администрации, туда сносят аппаратуру на ночь.

— Сейчас же положите тетрадь на место, — мягко сказала она. — Это чужая вещь, вам она не принадлежит.

— Я отдам, — пробормотал Александр. — Я не собирался ее красть.

— Вот и хорошо, тогда дайте ее сюда, — повторила врач. — Немедленно.

Она протянула руку и сделала несколько шагов к нему с этой протянутой рукой. Александр инстинктивно попятился от решетки назад, спрятав свою добычу за спину. В глазах врача появилось странное выражение.

— Вы понимаете, как выглядите со стороны? — спросила она.

— Понимаю.

— Будете и дальше утверждать, что вам не нужна помощь?

Александр не придумал ответ, потому что увидел, как от здания администрации отделились две фигуры, явно мужские и явно в лучшей форме, чем он сам. Выяснять их намерения он не собирался, поэтому сделал еще один шаг назад, развернулся и побежал по аллее туда, откуда пришел. На половине дороги он нырнул в кусты, срезал кусок парка и выскочил к беседке, предназначенной для шашлыков. Посреди каменного круга жертвенным камнем стоял большой мангал. Александр присел за ним так, чтобы случайные преследователи не увидели его с дорожки. Не станут же они прочесывать территорию санатория с фонариками и собаками. А без света его тут никто не найдет.

Ситуация сейчас казалась ему дикой и фантастической. Он украл, его преследуют, просто какой-то его собственный том приключений. Только вот в книгах это весело и захватывающе, а в жизни неловко и почему-то стыдно. И ногу вдобавок подвернул.

Тетрадь лежала у него в ладони, толстая, мягкая, теплая. Он погладил ее обложку пальцами. Отступать теперь поздно, половина сделана, нужна только авторучка. Как жаль, что в тетрадь ничего такого не вложено, есть такие ручки с держателем на колпачке, их насаживают на страницу, и они служат потом закладкой. Но это было бы слишком большой удачей.

Он прислушался. В окрестностях беседки было тихо, ничьи шаги не ломали ветки в траве, никто его не звал. Окружным путем вдоль забора Александр подошел к черному входу в свой корпус и осторожно подергал дверь. Она вывела бы его к портье в тыл, но замок был закрыт наглухо.

Он сунул тетрадь под рубашку и спустил ее край под гашник брюк. Сейчас собственная полнота была ему на руку, бумагу вдавило в ткань основательно, можно не бояться, что выпадет. После этого он вошел в холл, размахивая пустыми руками. Никто не вскочил с дивана ему навстречу, никто его не караулил, портье почти равнодушно подняла голову.

— Триста семнадцатый, пожалуйста, — сказал Александр.

Женщина отошла к стойке с ключами, и пока она искала номер, Александр просунул руку в окно и схватил ручку, лежавшую поверх газеты. По-хорошему, нужно было удирать, но это могло показаться подозрительным. Приняв деревянный брусок с подвешенным ключом, он направился к лестнице. Оттуда было видно, как женщина ищет авторучку. Дождавшись, пока она нырнет под стол, Александр поспешно пересек холл в обратную сторону и выскочил на улицу в поисках спокойного места. В парке уже зажглись фонари, один из них светил в старую пропускную будку. Будка когда-то охраняла въезд на территорию санатория со стороны города, но сейчас не использовалась — шлагбаум закрыт и заржавел от бездействия.

Александр втиснулся в серый домик, уселся на пол, вытащил и разгладил тетрадь — света достаточно, колени поработают столом. С Сашкиными родителями он поговорит утром, перед тем как они пойдут на процедуры. Перехватит за завтраком, подсядет к ним и заставит себя выслушать.

Тетрадь он перевернул, открыл с конца, как если бы тот был началом, машинально попробовал ручку на собственной ладони. Паста давала хороший черный след, стержень был практически полным, а пустых листов в тетради имелось достаточно.

Должно хватить.

Рассветный отблеск вытеснил со страниц желтый фонарный свет, розовые лучи высветили точку, которую он поставил. Она пришлась на вторую обложку: владелица тетради не использовала листы с двух сторон, и он исписал оборотные стороны стихов и желтый форзац дерматинового листа тоже.

Перечитывать написанное не стал, и так знал, что это настоящее. По вложенным усилиям, по той безоглядности, с которой породил эту историю, по тому, что считал ее своей последней книгой, и еще потому, что писал ее для ребенка, который чувствует любую фальшь. В тексте все было правдой, от первого слова до последнего, все нитки для этого ковра он выдернул из себя, за каждую мог поручиться. Теперь он хотел только пить и вытянуться в горизонтальное положение. В будке этого сделать было нельзя. Он со стоном сполз на бок и на локте подтянулся к выходу — кровообращение в ногах восстанавливалось болезненно. Удивило его только, что фонари горели по-прежнему. Почему они горят, если рассвет наступил? Но небо оказалось все еще непроглядно черным, и даже звезд видно не было. Ветер раскачивал деревья, с которых сыпались отжившие листья и ветки, изредка взлетали ночные птицы с неприятным криком, мелькала мошкара у светящихся шаров.

Он поднялся, сжимая тетрадь в руке. Плевать на погоду и природу. Тетрадь он отдаст только Сашке. Хорошо бы еще переодеться и умыться, но в номер нельзя и спать ему нельзя. Если закроет глаза, время опять устроит свою чехарду у него в голове, и он опоздает. Кофе бы где-нибудь достать. Хотя какой, к чертям, кофе? Пару кубиков адреналина бы…

Эта мысль заставила вспомнить о враче. Александр поморщился от стыда. Потом. Когда поговорит с Сашкой и его родителями. Все равно придется являться на поклон и извиняться. Лучше об этом сейчас не думать.