Каллистрат Жаков - Биармия

У студеных волн, покрытых
Бурной пеною прибрежной,
У прибоев, покровенных
Тенью длинной у обрывов,
Мрачных скал, прикрытых льдами,
Красный город возвышался,
Город Кардор многославный.
Как рубин, он среди леса.
Красным камнем средь топазов
Возвышался этот город
Над равниной травянистой,
Среди тундры, мхом обросшей,
Белым ягелем хрустящим.
Там олени вкруг бродили,
Лоси старые в оградах.
Лайки-псы их сторожили,
Тупомордые собаки.
Хвост крючком у них, мохнатых,
Тонконогих, быстрых в беге.
Лайки-псы опережали
Быстроногих тех оленей
И в стада их собирали
В час вечерний, в час заката.
У ворот, у стен дощатых,
Земляным прикрытых валом,
Тупомордый, толстоногий
Тот брехун невыносимый.
Лает утром, в полдень воет,
В небо глядя бестолково;
В час вечерний зубоскалит;
На цепи он, пёс, собака,
Медное кольцо на шее
Той собаки нестерпимой.
Цепью медною прикован
К городским столбам высоким.
У ворот тех биармийских
Цербер Севера вот брешет.
Он немолчно лает, воет.
Сильный голос возвышает,
Пред бедой визжит он громко.
То стоит, то ляжет на бок,
Мрачным воем наполняя
Всю округу в диких тундрах.
На стене же днем и ночью
Кот огромный всюду бродит,
Сказки древние прохожим
Шепчет в уши о минувшем.
Песнь заводит беспрерывно
Кот сибирский с дальней тайги,
С тайболы той дико-мрачной.
Пред бедою шибче стонет
И мяучит скорбно-слёзно.
В тундрах, в поле отдаленном
Ряд кумирниц за тем валом,
Мхом обросшим и травою.
За стеной же за зубастой
И под кровлей тех кумирниц
Бог Юмала биармийский;
Голова у бота неба
Золотая, серебро же
Покрывает руки, плечи;
Вырезные ноги, пальцы
Из той ольхи мягкой, гибкой,
Желто-красной, глянцевитой.
Вкруг Юмалы, бога неба,
Боги прочие стоят там —
Боги вод, лесов великих,
Вихря буйного на тундрах
Полногрудые богини —
Те в шушунах светло-синих
Величаво все стоят там,
В волосах у них надеты
Ленты алые до полу.
Пурпур-занавес при входе
Закрывает двери капищ
Стародревних, величавых
Тех времен, давно минувших.
Как береза посредь ивы,
В Кардоре том многославном
Меж избушек желто-красных
Синий терем возвышался,
Царский терем, дом Оксора.
Из слюды там были окна,
Из слюды прозрачно-синей.
У окна сидел сам Оксор,
Мудрый царь. Он, сын Рамдая,
Выл владыкой Биармии.
С ним же рядом дочь сидела,
Благомыслящая Райда.

Доброе тут молвил слово
Сын Рамдая, древний старец,
Гладя бороду седую:
«Дочь моя, всех тундр хозяйка,
Берегов Двины широкой,
Кардора Святая дева!
Как же быть нам, что нам делать?
Весь народ Двины привольной
Погружен в дремоту ныне
Колдовством тех чужеземцев,
С Джеджим-пармы к нам приплывших.
Рымда наш, тот страж могучий,
В камень обращен Вэрмортом,
Игроком тем знаменитым,
Волнователем струн домбры.
И плывут к нам ближе, ближе
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса,
И Вэрморт из песнопевцев,
Домбры ветхой волнователь;
И хотят они неволей
Увезти тебя на Эжву,
На вершины Джеджим-пармы,
Чтоб была женой покорной
Яуру — владыке Перми.
Допустить же невозможно
Волка старого в овчарню
И медведя в круг олений,
Коршуна к домашним птицам.
Я решил со всем народом
Нанести удар тяжелый
Варварам далекой Эжвы
И гостям, никем не званным,
Тем пришельцам с Джеджим-пармы.
Напущу собак на них я,
Медные с них снявши цепи,
Псов-собак свирепо-диких:
Растерзают в миг героев
Славной Перми многогорной
У ворот собаки злые.
Кликну клич по всей я тундре,
Светлой тундре, мхом обросшей
И медвяною травою.
Можжевельником колючим;
Призову Яранов черных
В бой великий, смертоносный.
На оленях, в легких санках
Все прибудут самоеды
Кардора к защите верной.
Старец древний, сам возьмусь я
За копье и меч двуострый.
Прогоню врага от стен я,
Красный город охраню я
Грудью старца в лихолетье,
В час беды, в час неминучий».
Благочестная тут Райда
Слово вещее сказала.
Синеглазая царевна
Берегов Двины великой,
Тундр широких беспредельных:
«О, позволь, отец, сказать мне,
Слово доброе промолвить.
Волос долог у девицы,
Разум наш короток женский —
Как проходят дни за днями
В век короткий человека,
В этот миг один летучий
Жизни смертной, быстротечной.
Пусть луна течет по небу,
Зная путь свой предреченный,
Солнце же плывет на запад,
Исполняя слово Бога,
Старца неба, что над нами;
Во дворцах хрустальных сидя
На престоле из алмазов,
Из корундов и топазов,
Он вершает, глядя книзу,
Все дела земли и неба».

Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,—
Вниз плывут все дальше, дальше
По Двине, реке свободной —
Все на Север, край полярный,
К птице Каленек поближе,
В город Кардор желто-красный,
К морю белому, на тундры,
В край туманный, в область мрака.
Уменьшаются там ели,
Поредели сосны в пармах,
Ростом ниже все деревья;
Березняк пошел зеленый,
Кедров вовсе уж не стало.
Открывались тундры взору
И болота шли навстречу,
Островов встречались стаи,
Мшистым ягелем покрытых.
С севера подули ветры,
С волн студеных океана.
Город Кардор показался
Над водою красно-светлой:
Город весь кольцом охвачен
Красною стеной с зубцами;
Вал земляный защищает
Эти стены; всюду башни
По углам стены дощатой.
Лай собачий раздается,
По волнам он вдаль несется,
Гул ужасный, нестерпимый.
Пес-собака, пестрый цербер,
У ворот он лает с визгом,
Воет, ноет, подняв морду
К небесам он взгляд свой дикий
Устремляет, рвёт он землю
Под ногами сильной лапой;
Цепи медные грызет он,
Их порвать стараясь злобно.
Кошки черные на башнях
Вдаль глядят, мяучат хором,
Бешено хвостами движут
Дико-злобно, подняв кверху
Черные хвосты на воздух.
На героев Джеджим-пармы
Пуще лают те собаки,
Злятся кошки; с визгом цербер
Ударяет в землю лапой.
Сильный Ошпи испугался,
И Вэрморт струхнул не в шутку.
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут слово молвил:
«Ой, Вэрморт, игрок великий,
Заиграй-ко ты на домбре,
Ветхой домбре синей пармы,
Спой-ко песню, песнь Востока,
Песню мудрости великой».
И Вэрморт ударил в струны,
Пятью пальцами ударил —
Струны все зарокотали,
Волновались, оглашая
Синий воздух над водами.
И запел Вэрморт великий,
Он запел и вдохновился.
«Над землею полог неба,
Вкруг земли же — сине-море,
Под землею — бездна моря,
Океан там неподвижный,
Тот хрусталь зелено-желтый.
Он порою дышит грудью,
Грудью полною, бездонной.
Там киты роятся стаей,
Эти дети океана,
И чудовища морские,
Неизвестные нам, людям.
Мать-земля же неподвижна,
На морях лежит покойно.
Пена моря — мать сырая —
На волнах лежит недвижно,
Лишь порою вздрогнут груди
Матери-земли великой
От любви к беспечным детям,
Беспомочным, краткотечным.
Солнце и луна купают
Лик священный свой в час ночи,
В океане чистом образ
Свой небесный, дети Бога.
А по дням же озаряют
Грудь земли, приятно-ликой.
Обе щеки освещают
Матери земли прекрасной.
Проведён хребет Уральский
С Севера на Юг далекий,
Поперек земного круга
Крепости великой ради
Трещины чтоб не бывало
В той коре земного круга —
Изначала и доныне.
Божий мир, ты светлый, дивный,
Улыбнися! Ты — невеста
Бога горного на небе!
Биармийцы, вы уймитесь!
Успокойтесь, примиритесь!
Чужеземцев вы встречайте
С хлебом, с солью и с поклоном:
Ради цели бескорыстной
К вам приплыли в утлой лодке
Те герои дальней Перми
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий».
Раздалися звуки домбры
Звуки домбры на закате,
Долетели до царевны,
До царевны светлой Райды.
«Что за звуки долетают
С берегов Двины великой?
Что за звуки льются в сердце?» —
Так сказала тут царевна,
Слово молвила девица;
Приказанье тут давала
Всем домашним, царским слугам
И служанкам своим верным:
«Вы идите к иноземцам,
К меднокованым воротам,
Поспешайте и зовите
Всех гостей в высокий терем,
В царский терем приглашайте».
Слуги царские толпою
К меднокованым воротам
Побежали торопливо
Дружною же чередою;
И народ весь направлялся
Вместе с ними суетливо.
Что же видят, что за чудо?
Псы-собаки все умолкли,
В сон глубокий погрузились
И лежали все рядами,
Точно люди, у дощатых
Городских тех стен великих
И на валах на земляных.
Цербер-пёс, он тож уткнулся
В яму головою старой
И хвостом лежит к воротам,
Погруженный в сон глубокий;
Обессилев был он пеньем,
Песнопеньем древней домбры:
Ослабели лапы, пала
Голова на серый камень,
Зубы белые на солнце,
Те блестели, не пугая
Никого уж из живущих.
Кошки черные на валах
Тож вздремнули не на шутку;
Мирно спали и мяукать
Перестали страшным хором;
Их хвосты висели с башен
И со стел немых с зубцами,
Никому не угрожали
Более движеньем грозным.
Птица коршун там летала
Над лесами и над тундрой,
Речь промолвила такую:
«Птицы божьи, соберитесь!
Лебедь старый, белокрылый,
И ты, утка, птица-пэтка,
Селезень зелено-синий,
И вы, гуси-домоседки,
Журавли с низин болотных,
И гагары с черным клювом,
Ястреба со скал Уральских,
Филины — ночные стражи,
Безымянные все птицы —
Все слетайтесь поскорее,
В город Кардор направляйтесь.
Чудо чудное случилось:
Чужеземцы вторглись в город,
В царский терем — гости Перми.
И хотят они царевну
Райду белую взять замуж,
Увезти на дальний берег
Вычегды широко-вольной».
Взволновались птицы тундры,
Вдохновились, полетели,
В город Кардор отдаленный
Посмотреть на это чудо.
Увидали чужеземцев —
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ояши Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий
В ворота вошли поспешно,
К терему идут все трое
И шагают торопливо,
Слуги царские вокруг них,
Весь народ идет за ними.
У окна сидела Райда,
Синеглазая царевна.
Сняв слюду с дощатых окон.
На героев тех смотрела
Из окон в зеленых рамах,
Любовалась князем Перми.
Яур, князь рыжебородый
С пим же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Там стояли под оконцем
И царевну выжидали,
Как она покинет терем.
А на троне сын Рамдая,
Царь Оксор, всех тундр хозяин.
Погрузился в сон глубокий.
И не знал он и не ведал,
Что творится у окна там.
Слово молвила царевна,
Синеглазая девица:
«Ой, герои Джеджим-пармы,
Разбудите Вы Оксора,
Пусть проснется он, отец мой,
Ласково он всех вас встретит,
Примет вас с почетом должным».
Яур, князь рыжебородый,
Тут ответ держал он здраво,
Мудрое сказал он слово:
«Некогда нам оставаться,
Поспешай, царевна Райда,
Псы-собаки ведь проснутся,
Цербер голову поднимет,
Изгрызет он нас, героев.
Выходи из дома, Райда.
На берег иди ближайший,
Лодка всех там ожидает,
Лодка утлая на славу».
Весь народ тут рассердился
На слова Яура-князя,
За мечи взялись, за копья —
Старцы древние взялися,
Все герои Биармии
И подростки за оружье,
Из домов смотрели жены
И сердились не на шутку
Все красотки Биармии
На пришельцев с Джеджим-пармы.
Тихо, тихо задрожали
Струны домбры синей пармы,
Осторожно зазвучали,
Застонали, прослезились
Струны домбры старо-древней.
То кукушка куковала
Так печально-одиноко;
Чайка белая стонала
Над рекою светлоструйной,
Али сосны зашуршали
На горах Уральских в пармах,
У ворот Сибири дальней,
У студеных волн залива
В океане близлежащем
На закате за туманом,
На горах ли синь-зеленых
Изо льда, на бурном море.
И уснули биармийцы —
Все герои, жены, дети
В сон глубокий погрузились.
Белолицая царевна
Вновь сказала слово правды,
Хитрую дала загадку:
«Яур, князь рыжебородый!
Пристрели ты мне оленя,
Принеси его сюда ты
И положь там, на крылечко,
Красное крыльцо Оксора —
Дабы видели, спознали,
Что умеешь прокормить ты
Верную супругу в пармах
И детей, рожденных ею».
Яур-князь, владыка Перми,
В руки взял он лук великий,
Натянул тетиву спешно
И пустил стрелу из меди:
Он поранил там медведя,
В желтых тундрах, близко к морю.
И вторую он пускает
На восток, к горам далеким —
Волка бурого убил он
Той каленою стрелою,
Волка бурого близ леса.
Третьего стрелою ранил
Лося за рекой Двиною,
В светлой стороне заката.
И на юг на красный берег
Он четвертую пускает
Острую стрелу из меди —
И в оленя попадает.