Калмыцкий эпос - Джангар

Спешился Хонгор, стянул железным узлом
Ноги коня, вступил, ненасытный, в покой,
Десять дверей открывая с силой такой,
Что полетели щепки… Зашел он едва, —
Пленник взглянул на него в глубокой тоске…
Мучила воина, альчик вертя на виске, [8] Особый род пытки: альчик — овечью лодыжку — ввинчивали через висок в голову.
Ханская знать, стараясь узнать, какова
Сила и хитрость Джангровых богатырей.
Но Ке Джилган не изменит присяге своей,
Страха не знает Бумбы суровый боец.
Не говорит ни единого слова боец.

«Дело какое тебя сюда завело?» —
Хонгор спросил златоуста и тяжело
Всей пятерней ударил его по щеке,
Чтобы запомнил навек, не давался в плен!
Сел он за стол от владыки невдалеке.

Молвил советник Джилгина Бадма-Зюркен —
Старец, предсказывающий событий черед
Ровно на сорок и девять весен вперед
И повествующий с правдою на устах
О сорока девяти минувших годах:
«Хонгрова сила — и спорить с этим нельзя —
Всемеро больше силы Джилгина, друзья.

Хонгрово счастье — и с этим спорить нельзя —
Всемеро меньше счастья Джилгина, друзья.
Сопоставляя достоинства эти, скажу:
Хонгор и наш господин помириться должны,
Поводов для неприязни не нахожу».
Хонгор ответил: «Я саблю вложу в ножны,
Если нелицемерны ваши слова, —
С ним помирюсь я. Не знаю лишь, какова
Воля Джилгина, что
        скажет ваш господин?» —
«Хонгор! Искать вражды не стану я.
Мир, Мир между нами!» — сказал
               владыка Джилгин.
В честь богатырского мира устроили пир.

В пору, когда рекой растекалась арза,
Джангар Богдо летит, как степная гроза,
Веет над ним пестро-желтый стяг боевой,
А за нойоном, как тучи в день грозовой,
Мчатся шесть тысяч двенадцать богатырей.
Всадники спешились у дворцовых дверей.
Ровно четыре тюмена знатных детей
Вышло коней принимать и встречать гостей.

Джангар вошел, о здоровье владыку спросив,
Сел на серебряный трон, величав и красив,
Как полнолунье пятнадцатого числа.
Вновь благодатной рекой арза потекла
От восходящих до заходящих лучей.
Не замечали дней, не считали ночей…

Молвил Джилгин всемогущий слугам своим:
«Джангру, которого чту я другом своим,
Всем, до единого, богатырям Богдо
Выдайте шубы, каких не видал никто».

С полдня до вечера выносили бойцы,
С полдня до вечера подносили бойцы
Шубы, каких никто не видал до сих пор…
Ханы потом повели такой разговор:
«Если на ханство могучий враг нападет,
Помощь окажем друг другу, начнем поход.
Если же будет война со слабым врагом,
То в одиночку такого врага разобьем».

И восхваления Лотосу произнеся,
Джангар простился, повел за спиной своей
Славных шесть тысяч двенадцать богатырей.
Их провожала свита Джилгинова вся.
Ветра быстрее помчались желтые львы.
Вскоре достигли дверей своей бумбулвы.
Снова семью расселись кругами они.
Радуясь, что примирились с врагами они,
Семьдесят языков собралось на пиру.
Ночью расходятся, чтобы сойтись поутру, —
И продолжается праздник из рода в род.
И в золотом совершенстве с этой поры,
В мире, в довольстве, в блаженстве с этой поры
Зажил могущественный богатырский народ.

Сказывают: на рассвете вечных времен,
В шумные дни благодатной черной арзы,
В самом разгаре великого торжества,
Вдруг пролились из очей владыки племен —
Славного Джангра — две драгоценных слезы,
Начали двигаться шелковые рукава
Справа — налево, слева — направо, поток
Горестных слез утирая. Мангасов гроза,
В недоуменье глядели друг другу в глаза
Воины Джангра. Тогда богатырь и пророк,
Правого круга глава, промолвил Цеджи:
«Милый мой Хонгор Алый! Не ты ли, скажи,
В трудных походах служил нойону конем,
В битвах не ты ли казался бронею на нем?
Так вопроси владыку счастливых племен,
Так разузнай, почему растаял нойон?»

Хонгор сказал: «Если, в правом сидящий кругу,
Не задавали вы Джангру вопросов пока,
Как же я с левой своей половины могу
Спрашивать?» Но в ответ на слова старика
Молвил Джилган — златоуст, украшавший пиры,
Красноречивейший воин, с которым никто
Не состязался в искусстве словесной игры:
«Дайте мне ваше соизволенье на то —
Я вопрошу, почему растаял Богдо!»
И перед всеми блеснули зубы его.
Сердцеобразные, красные губы его
Неописуемо вытянулись в тесьму.
Воины дали на то согласье ему.

Опорожнив троекратно свою пиалу, —
Сорок бойцов ее приподнять не могло б, —
И преклонив троекратно божественный лоб,
И на колени встав на пух овом полу,
Руки свои распластав, златоуст сказал:

«Не потому ли заплакали вы сейчас,
Что жеребенок ваш — рыжий скакун Аранзал —
Стал недостаточно быстроногим для вас?
Не оттого ли растаяли вы сейчас,
Что пестро-желтое ваше златое копье
Сделалось недостаточно метким для вас?
Может быть, вы скрываете горе свое,
Ибо шестнадцатилетняя госпожа
Стала для вас недостаточно хороша?
Не потому ли растаяли вы, нойон,
Что государство семидесяти племен —
Семьдесят стран, разбежавшихся далеко, —
Ныне для вас недостаточно велико?
Иль оттого, господин, растаяли вы,
Что провинились пред вами желтые львы —
Эти шесть тысяч двенадцать богатырей?
Не потому ли рыдаете, наконец,
Что показался вам ниже, темней и серей
Девятиярусный ваш многоцветный дворец?
С нами, нойон, поделитесь печалью своей,
И посвятите в причину безудержных слез,
И не взыщите с меня за такой допрос».

Месяцеликий нойон оглянулся кругом,
Слезы смахнул он чистым желтым платком,
Молвил героям своим, вздохнув глубоко:
«Так прославляли вы громко прозванье мое,
Что за пределами нашей земли далеко
Распространило оно сиянье свое.
И на меня человек замыслил напасть.
Он утвердил свою безграничную власть
Где-то на западе… Вот уже третий год
Гордый турецкий султан готовит в поход
Буйный табун своих холощеных коней,
Для настоящих сражений взращенных коней!»