Бурятский эпос - Гэсэр

Говорят изюбрихи и лосихи
Ему голосом грустным тихим:
— Не хотим с тобой расставаться,
И тебе нельзя оставаться.
Значит, мы звериной гурьбою
Все пойдем сейчас за тобою.
Куда ты пойдешь,
Туда мы пойдем.
И что ты найдешь,
То и мы найдем.

— Ничего из этого не получится,
Не годитесь вы мне в попутчицы,
Только мы дойдем до долины,
И ее перейти пожелаем,
Как собаки с хвостами длинными
Нам навстречу бросятся с лаем.
Вы — копытные, гладкошерстые,
А у них у всех зубы острые.
Тотчас выбегут и двуногие,
Полетят на вас стрелы многие.
Стрелы меткие, знаменитые,
Упадете вы все убитые.
Нет уж, здесь вы все оставайтесь,
И двуногим не попадайтесь.
На алтайских склонах паситесь,
По тайге просторной носитесь,
Наедаясь травы, жирейте,
Родниковую воду пейте.
Знайте,
Если трава зеленая
Высоко здесь у вас растет,
Мимо стрелы летят каленые,
И копье меня не берет.
Знайте,
Если в ручьях таежных,
Как и прежде вода бурлит,
Я врагом пока не стреножен,
Я в бою пока не убит.
Если ж травы посохнут ваши,
В родниках иссякнет вода,
То считайте меня пропавшим
И не ждите меня сюда.
А теперь, прощаясь с Алтаем,
Я от вас скачу, улетаю.—

Вскинул голову конь высоко
И по ветру расправил хвост,
Чуть повыше таежных сопок,
Чуть пониже небесных звезд.
Далеко ли он скачет, близко ли,
Высоко ли он скачет, низко ли,
Из-под черных крепких копыт,
Кругляшами земля летит.
Если ж камень вдруг попадается,
То огонь из него высекается,
Искры брызгами вылетают,
В клубах пыли гаснут и тают.
Так и в пламени и в дыму,
Конь к Гэсэру летит своему.

Остановился Бэльгэн усталый
У коновязи серебряной и резной,
С восьмьюдесятьювосьмью драгоценными вставками
Сверху донизу — расписной.
Коновязь конь губой потрогал,
И обнюхав ее, узнал,
Повернулся к дворцу, к порогу,
И призывно, негромко заржал.

Абай Гэсэр выбегает из дому,
Бросается к коню своему гнедому.
Подошел Гэсэр к коню твердо,
Обнял за шею, поцеловал в морду.
В глаза косящие коню глядя,
По спине коня гладит.
Где пройдет по коже его ладонь,
Еще больше лоснится конь.
После этого
Серебряный недоуздок на коня надевает.
После этого
Серебряно-ребристой уздой коня уздает.
После этого
Шелковый потник по коню расстилает.
После этого
Вогнуто-серебряным седлом коня седлает.
Складчато-серебряный надхвостник
Через круп перетягивает,
Из сплошного серебра подгрудник
На лопатки натягивает.
Подпругу с десятью ремешками
Под брюхом затягивает,
Подпругу с двадцатью язычками
Под брюхом застегивает,
Яшмовый красный кнут
Под седло подсовывает —
Прекрасного повода полукруг
На луку седла набрасывает.
Красно-шелковым поводом
К расписной серебряной коновязи
Бэльгэна привязывает.
После этого
Коня по шее погладил и потрепал.
После этого
Сам одеваться и снаряжаться стал.
Сшитые из семидесяти лосиных кож,
Плотно-черные штаны
Он натягивает.
Сшитые из семидесяти оленьих кож,
Со вставками на икрах из рыбьих кож,
Облегающие унты
Он ступнями растягивает,
Ярко шелковую накидку дабта-дэгэл,
Плечом поведя, на себя надел.
Семьдесят латунных пуговиц и крючков
Силой пальцев своих умело он застегнул,
Серебром и золотом вышитый кушак,
В десять сажен длины,
Вокруг себя туго-натуго обернул.
А его оставшиеся концы
Аккуратно с боков запихнул.
Одевается Гэсэр, снаряжается он,
А сам вспоминает Урмай-Гоохон,
«Какой же я муж, какой же батор,
Если жена моя в плену до сих пор?
Какой же я батор, какой же я хан,
Если в неволе моя хатан?
Все женщины
Вправе меня осуждать.
Все мужчины
Вправе надо мной хохотать».

Одевается Гэсэр, снаряжается,
А злость в груди разгорается.
Волосы у него на голове поднимаются,
Челюсти его до хруста сжимаются.
Волосы у него поднялись дыбом,
Зубами он скрипит — с дымом.
Черно-угольный панцирь
Он на себе укрепил,
Спину прикрыл.
Железно-кремневый панцирь
Он на себя укрепил,
Грудь защитил.
Узорно-узкой долиной измеряем,
Серебряный налучник
На правый бок прицепил,
Косым полем измеряемый,
Красно-серебряный колчан
На левый бок прицепил.
Семьдесят пять стрел
Растопыренно ему спину закрыли.
Девяносто пять стрел
Торчат как крылья.
В летнюю жару тень от них будет,
В зимнюю стужу ледяного ветра не будет.
Похожую на копну травы,
Соболиную шапочку на себя надевает,
Похожую на пучок травы,
Кисточку на шапочке поправляет.
Литой, серебряный шлем надел на голову,
Стал похож на большую гору.
То не солнце сверкает,
То не дуб листвой шелестит,
То Гэсэр в боевых одеждах стоит.
И оделся Гэсэр и обулся,
Перед зеркалом так и сяк повернулся,
Где пылинка — ее сдувает,
Где соринка — ее счищает.
В зеркало,
С расправленный потник величиной,
Гэсэр погляделся,
Хорошо ли он обулся-оделся.
Своим видом Гэсэр удовлетворился.
— Хорошо, — говорит, — я снарядился.
После этого,
Чтобы голода не чувствовать десять лет,
Рот себе паучьим жиром намазал.
После этого,
Чтобы голода не чувствовать двадцать лет,
Губы себе червячьим жиром смазал.
— Я готов, — говорит Гэсэр, — пора в дорогу.
И степенно пошел к порогу.
Величественным движеньем
Открывая перламутровую хангайскую дверь,
Из дворца он выходит теперь.
Неторопливыми движениями,
Не уронив ни соринки с ног,
Переступает мраморный хангайский порог,
На серебряно-обширное крыльцо попадает,
Со ступеньки на ступеньку переступает.
На ступеньках этих он не запнулся,
На серебряном крыльце не споткнулся,
Ни разу на ступеньках не оступился,
Без оплошности, благополучно спустился.
Медленно и достойно спустясь
С серебряно-ступенчатого крыльца,
Идет Гэсэр туда, где стоит коновязь,
Красный повод отвязывает от серебряного кольца.
По крупу гладя,
По шее хлопая звонко,
Бэльгэна он ласкает, как жеребенка.
Вокруг него с любовью похаживает,
Там и сям по шерсти поглаживает.
После этого
Яшмовый красный кнут
На правую руку надевает.
После этого,
Левую ногу, обутую в унт,
В серебряное стремя вдевает.
После этого
В якутское серебряное седло он сел,
Правую ногу в стремя вдел.
После этого,
У повода правую сторону натянув,
А левую сторону ослабляя,
Морду коня в нужную сторону повернув,
Его по солнышку направляет.

Да,
На северо-восток он идет,
Движется вслед за солнцем,
И ведет он за собой в эту пору
Тридцать трех баторов,
Триста тридцать трех воевод
И три тысячи триста тридцать трех оруженосцев.
Едет весь этот могучий строй
Туда, где живет Лобсоголдой.
Едут они туда, чтобы биться в поле,
Чтобы царицу вызволить из неволи.
А две оставшиеся его жены,
Две молодые красавицы
Между собой во дворце дружны,
И Гэсэр им обеим нравится.
Сидят они обе, тужат,
Разговор между ними идет,
Из всех возможных лучшего мужа
Проводили они в поход.
Друг против дружки сели,
Вспоминают они о Гэсэре.
Угощаясь домашними яствами,
Много раз повторяют за день:
— Не человек он, а ястреб. —
Сокол он, а не всадник.
— Глазом я не успела моргнуть,
А уж он отправился в путь.
— Я мигнула один лишь раз,
А они уж скрылись из глаз.
— Поглядела я где коновязь,
А там только пыль взвилась.
По дороге широкой, по дороге лесистой,
Едут они рысисто.
По гребням высоких гор они мчатся,
Копыта до гор не успевают касаться.
Над лесными верхушками они пролетают,
За верхушки копытами не задевают.
— А я гляжу,
За дальней горой
Что-то молнией просверкнуло.
— А я гляжу,
Над дальней горой
Шапка с кисточкой промелькнула.
— Это он там скакал, не иначе,
— Пожелаем ему удачи.
— Чтобы он с Лобсоголдоем сразился,
Чтобы выручил Урмай-Гоохон.
— Чтобы жив и здоров возвратился
В эти стены родные он.
Так они его обе любили,
В путь далекий благословили.
Между тем
Абай Гэсэр и все его оруженосцы, воеводы, баторы
Уезжают все дальше в ночную темь,
Углубляются в земные просторы.
Едут они
По Ханской звонкой дороге,
Мчатся они
По общей торной дороге.
Южные склоны они перескакивают,
Северные склоны они перемахивают.
Мчатся они
Чуть пониже неба высокого.
Мчатся они
Чуть повыше лесов и сопок.
С черным ветром
Наперегонки летят,
С белым ветром
Наравне летят.
И луна, и звезды, и солнце,
Все мелькает, летит, несется.
Все летит вокруг, завихряется,
Все мелькает и удаляется.
Словно беркут парит-пластается,
Словно сокол с небес бросается,
Словно гуси летят, гогочут,
Словно эхо в горах хохочет.
Не стрела шуршит оперением,
Скачут воины с нетерпением.
Уж родная земля
Кончается.
Уж чужая земля
Начинается.