Мадам Севинье - «В Вашем дружестве — вся моя душа, вся моя жизнь»

Дочь до болезненности застенчива и скрытна, мать порой игрива и даже кокетлива, первая склонна поступать по зрелому размышлению, вторая же предпочитает полагаться на случай, мать полна оптимизма и жизнелюбия, дочь больше склонна к мечтательности, уединенности, маркиза умна, остра на язык, тяготится условностями и вечно сомневается в ответных чувствах дочери. Графиня столь же умна, но при этом, напротив, сдержанна, отдает должное приличиям и соображениям респектабельности и разрывается между любовью к мужу и нежной привязанностью к живущей вдалеке матери. Одной отмерено семьдесят лет земного бытия, а ее любимой дочери на целых тринадцать лет меньше.

После того как Франсуаз-Маргарит, дочь маркизы, в 1669 году выйдет замуж за дважды к тому времени овдовевшего тридцатисемилетнего графа де Гриньяна, им с матерью предстоит прожить еще целую четверть века, и более восьми лет из этой четверти — в разлуке. За это время дочери будет написано около 1000 писем, то есть по одному каждые три дня, два письма в неделю, и так на протяжении восьми лет. Первое из этих писем было написано 1 июня 1669 года, когда автору едва исполнилось 45 лет, а последнее — 20 декабря 1695-го, за год до ее кончины. Дочь, надо сказать, отвечала с такой же регулярностью, однако ее писем время не пощадило.

К слову сказать, маркиза вовсе не была любительницей коротать время за написанием писем. Число ее адресатов за всю жизнь едва перевалило за тридцать.

В чем же прелесть и необычность этих писем? Дело в том, что в них, как и в самой жизни, есть все: тревоги, заботы, мелкие радости, наблюдения за окружающими, за модой, ценами и нравами эпохи. В них можно найти практические советы, скажем, о пользе и рецептах приготовления какао, о том, как похудеть, как избавиться от боли в суставах, где купить подешевле отрез ткани по случаю. Все это перемежается анекдотами, путевыми заметками, рецептами снадобий, рассказами о пророчествах модного тогда Нострадамуса, светскими сплетнями, рассказами о литературных новинках и прочем. Но за всем этим то и дело наталкиваешься на философские обобщения, точные и острые свидетельства очевидца о событиях, которые с течением времени стали историей Франции: судебный процесс над всемогущим Никола Фуке, трагическая гибель лучшего, по признанию Наполеона, французского полководца всех времен маршала де Тюренна, самоубийство легендарного кулинара Ваттеля, истории о нашумевших убийствах, эпидемиях, отравлениях и прочем. А чего стоит повседневная жизнь, в которой задействованы кардинал де Рец, Мадемуазель де Монпансье, графиня де Лафайетт, Жан де Лафонтен, герцог Франсуа де Ларошфуко, маркиз де Помпонн, госпожа де Ментенон и многие, многие другие. При этом письма буквально пропитаны сильными чувствами и переживаниями: тревогой и страхами за близких, заботами о дочери и внуках, почтительным и временами ироничным уважением к зятю, любовью и преданностью к сыну и близким ей людям, точными, иногда нелицеприятными наблюдениями и оценками. И все это написано на одном дыхании, легко и непринужденно, настолько, что порой не обращаешь внимания на некоторую синтаксическую утяжеленность, встречающиеся стилистические огрехи и даже грамматические ошибки, на которые потом неоднократно будут указывать многочисленные исследователи эпистолярного наследия маркизы.

За четыре века своего существования многое из этих писем разошлось на бессмертные цитаты. Чего стоят хотя бы вот эти: «Чем больше я познаю людей, тем больше люблю собак», «Неверность могут простить, но не забыть», или «Чтобы понять, как мы надоедливы, достаточно вспомнить, какими занудами бывают другие, когда говорят с нами», или «Мы всегда готовы стоически переносить несчастья ближнего», или «Долгие надежды ослабляют радость так же, как долгие болезни ослабляют боль», или «Нет таких наслаждений и радостей, которые не теряли бы этого названия, когда они достаются легко и во множестве».

Господствующий доныне взгляд на это наследие — историографический. В нем отыскивают характерные черточки, детали эпохи, отголоски и свидетельские показания о тех или иных событиях далекой уже истории. Именно в силу этих причин переводы писем зачастую так неполны и фрагментарны. Но сами французы ценят эти письма, в первую очередь, за их непосредственность, добросердечие, благорасположенность к роду человеческому, а также легкость и искренность слога. Маркиза в своих письмах кто угодно: любящая мать, заботливая бабушка, ворчливая теща, верный друг, но уж историограф — в самую последнюю очередь. Для французов вся прелесть переписки не в событиях, а во взаимоотношениях дочери с матерью.

Естественный вопрос: а почему выбраны именно эти письма? На наш взгляд, эта подборка способна дать некое представление обо всем собрании в целом. Так, она охватывает значительный период (пять из восьми с половиной лет в разлуке), письма написаны в разных условиях и из разных мест: из Парижа, из деревни, с дороги. Они различны по объему: от нескольких строчек до нескольких страниц, написанных в течение двух-трех дней. Кроме того, большая их часть представлена в хронологической последовательности, что позволит читателю обратить внимание на архитектонику переписки.

Полных переводов на русский язык этих писем не существует.

Г-жа Севинье неодинакова во всем, вплоть до глаз и век. У нее разноцветные глаза, а глаза — зеркало души. Темперамент у нее холодный… У нее весь жар заключен в уме.

Бюсси Роже де Рабютен, член Французской академии, кузен маркизы де Севинье

Мадам де Севинье — первая во всем своем столетии по эпистолярному стилю, даже пустячки она излагает с грацией невероятной!

Франсуа-Мари Аруэ Вольтер

Случайно раскрыл томик де Севинье и ахнул: «Ces beaux jours de cristal du début de l’automne…» [1] “Эти чудные хрустальные дни начала осени” (франц.). Ведь это же тютчевский «день как бы хрустальный», и не может быть ни малейшего сомнения, что Тютчев этот образ у мадам де Севинье заимствовал! О совпадении не может быть и речи.

Георгий Адамович Из записных книжек, 1947 г.

В среду я отправила Вам письмо почтой, вчера утром еще одно — с Магалотти, сегодня утром — снова почтой, однако одну роскошную оказию вчера вечером все-таки упустила. Отправилась погулять в Венсенн со своими домашними и со всеми своими Трошами [2] Мари Годд де Ла Перьер Ла Трош — дочь советника парламента в Бретани, подруга г-жи де Севинье. Так как ее отец был служащим, то ее не приглашали в дома знати, в частности, к г-же де Лафайетт, что порой вызывало размолвки подруг. . Там повстречалась мне цепь галерников на Марсель [3] Марсель — главный город Прованса, место стоянки галерного флота. Приговоренные к галерам обычно сковывались цепью в единую вереницу, численность которой могла колебаться от 4 до 5 тысяч человек. . Через месяц они будут там — чем тебе не оказия. Но подумалось тогда о другом: вот бы и мне с ними. Среди них есть некто Дюваль [4] Дюваль — слуга Принцессы де Монморанси (1594–1650), супруги принца де Конде, к которому Принцесса одно время испытывала сердечную привязанность. Он же, в свою очередь, возненавидел ее пажа Жана-Луи де Рабютена, дальнего родственника г-жи де Севинье, к которому Принцесса давно питала нежные чувства. Однажды между соперниками вспыхнула ссора, и они схватились за шпаги. Принцесса, пытаясь их разнять, получила легкое ранение. Дюваля арестовали и приговорили к галерам (именно о нем г-жа де Севинье упоминает в письме), но еще до прибытия в Марсель он был отравлен. Юному Рабютену удалось скрыться. , судя по его речам, он неплохо образован. Представляю, как Вы бы их увидели, стали бы вглядываться в лица и вдруг с изумлением узнали бы меня в толпе бредущих за цепью женщин. Хочу, чтобы Вы знали, как ласкают отныне мой слух эти имена: Прованс, Марсель, Экс, вот только Рона, пожалуй, эта треклятая Рона, да еще Лион мне не по нутру. А Бретань и Бургундия теперь, что полярные страны, есть они, нет их — все одно. Остается только повторить за Куланжем [5] Кристоф Куланж (1607–1687) — Добрый Друг, дядя маркизы де Севинье, ее советчик и ближайший наперсник во всех деловых вопросах. С 1624 году настоятель аббатства в Ливри. Маркиза называет его наш аббат. :

Читать дальше