Александр Лавров - Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Остаюсь глубоко любящий Вас

P. S. Анне Михайловне [1490]мой глубокий поклон и привет. Открытки и письмо получил [1491].

Пишу Вам наскоро. Не уверен, что получите письмо. После Вашего поздравления и извещения о сборах сюда, в Нижний [1492], я немедленно отправил одну за другой с приличествующими промежутками три открытки (две по московскому и одну по тульскому адресу) с приглашением Вас немедленно приехать [1493]. Я не знаю, чтó за причины Вашего молчания и откладывания (или отставления) нижегородского визита, но сим торжественно объявляю Вам, что мое (точнее: наше ) желание видеть Вас здесь нисколько не уменьшилось. Если Вам почему-нибудь нельзя приехать (теперь или вовсе), что очень, очень жаль, во всяком случае напишите, как и что. Получили ли Вы мое письмо, в котором я пишу о «гуманизме»? [1494]Еще раз повторяю: пожалуйста не церемоньтесь и скажите прямо: что вследствие того-то и того-то Вы приехать не можете. Дело в том, что я беспокоюсь, не арестовали ли Вас; ведь теперь немудрено ни за что ни про что попасть не только в кутузку, но и на кладбище или, выражаясь латинскими терминами, быть отправленным не только ad matres [1495], но и ad patres [1496]. – Народ выделяет черную сотню, правители – опричников: и то и другое обнаглело до неприличных степеней, о чем, между прочим, свидетельствуют события в Н. Новгороде 9–10 июля [1497].

Дорогой Борис Николаевич! Я очень удручен, и мне хотелось бы бросить службу; да не знаю, чем (в материальном отношении) ее заменить.

Пишите! Привет Вашей маме. Анюта [1498]кланяется. Крепко жму Вашу руку! До скорого (?) свидания. Горячо любящий Вас

Передо мною лежит листик с дюжиной имен лиц, которым я по тем или другим основаниям обязан написать письма. Среди последних есть срочные, но я останавливаюсь на Вашем имени не только потому, что Вам мне всегда хочется писать, но и по другой причине: я простудился (насморк и проч.); в «неглиже»; а таким можно являться только перед друзьями. Накопились у меня письменные долги, во-первых, потому, что я с самого моего освобождения от солдатчины, следовательно 1½ месяца тому назад и до сих пор вместо того, чтобы чувствовать себя все лучше, как раз наоборот: впрочем, упадок после полуторагодичного неестественного болезненного напряжения. Я очень серьезно болен нервно. Устал, устал до идиотизма. А во-вторых, отчасти, у меня есть несколько полуделовых писем; дело в том, что я твердо решил в скором времени оставить ту разбойничью среду, в которой я очутился, поступив на государственную службу; лучше быть приказчиком у Мюр и Мерилиза [1499], нежели у Н. А. Романова и К о; государство, принадлежащее Мерилизу и им управляемое, несмотря на явно меркантильные цели, им преследуемые, гораздо нравственнее, нежели романовское; Мерилиз (мой отец его хорошо знает) работает без устали, во все входит сам и не отдает своих подданных на съедение разного рода Треповым [1500]. –

Кроме того я чувствую, что мне надо серьезно отдохнуть где-нибудь на курорте. И притом не менее месяцев четырех. Вообще хотя и не без трепета, но все же решительно я намереваюсь приступить к крутому перевороту в своей жизни. – Пока Вы об этом молчите. Я не стану Вас утомлять подробностями; отчасти Вам мой план переселения на несколько лет в Германию с Колей [1501] – известен. Я не премину уведомить Вас в сентябре, следует ли приезжать сюда гостить или мы вскоре должны встретиться в Москве. Так вот, собираясь сделать важный шаг, я счел необходимым посоветоваться кое с кем из близких и старших; отсюда эти полуделовые письма, о которых я упомянул и к которым отчасти принадлежит и это письмо к Вам. Именно от Вас я хотел бы узнать, каково состояние журналистического рынка? Что это за саблинские «Отголоски»? [1502]Не затевается ли у Вас и ваших с Маргаритой Кирилловной какое-нибудь издательское предприятие? Как поживают Весы? Вопросы жизни? Северные Цветы? [1503] Гриф???! Я ничего не знаю, т<���ак> к<���ак> не следил в 1905 году за журналистикой. Я даже не знаю, где и что Вы написали за это время? Поставьте меня в курс дела и сообщите при случае, если знаете, сколько приблизительно платят за лист перевода с немецкого непоэтического произведения? Как Вы думаете, если не считать газетной работы, мог ли бы я переводами с немецкого зарабатывать круглым счетом в месяц рублей 50–75? Не подумайте, пожалуйста, что я даю Вам какое-нибудь обязательное поручение: пожалуйста, не хлопочите специально и не тратьте времени на какие-нибудь письма и визиты; только при случае наведите справки и имейте в виду предложение моего труда. – Вот и все дело, дорогой Борис Николаевич, которое я имел к Вам. Прибавлю, что я надеюсь, вырвавшись из петли, в которую попал, и впервые обратив серьезное внимание на восстановление своего уже 10 лет тому назад пошатнувшегося здоровья, оказаться более или менее деятельным корреспондентом. Как Вы думаете?

Я, кажется, писал Вам кое-что о нижегородском побоище; об июльской контр-революции на Острожной площади и Волжских пристанях. Впрочем, Вы из газет знаете подробности, которые на деле гораздо ужаснее и возмутительнее, чем в описаниях бесцензурных органов печати. Об официальном сообщении я, конечно, не говорю, так как это сплошная ложь… [1504]Я имею неопровержимые доказательства, что бойня была организована администрацией при помощи нанятой «черной сотни» и что, имея все средства предотвратить не только столкновения, но даже и самую демонстрацию путем, напр<���имер>, разведения моста (плашкоутного) администрация умышленно бездействовала, дабы не упустить случая создать террористическое настроение. Губернатор слишком неуклюж для такой комбинации, и очевидно, что он действовал по плану, по трафарету, раз навсегда выработанному Треповым. Но вот что подло: он не постыдился упрекнуть меня в том, что своею снисходительностью к печати я содействовал брожению умов, которое и явилось причиной (?) ужасных событий 9–12 июля!!!!! Разумеется, я разругался с ним [1505]. Но толку от этого мало, и удовлетворить меня мое только сравнительно независимое от Его Превосходительства положение не может, раз никто не защищает меня от его возмутительно-несправедливых и прямо наглых нареканий. С больной головы на здоровую… Теперь я уже несколько успокоился… но первое время думал, что лопну от бессильной злобы. Надо быть, подобно мне, бедным и больным человеком, чтобы оставаться после подобного бесстыдства; неужели он думает, что я не знаю, кто виноват!?. Я живу в каком-то кошмаре. До того, как меня освободили от военной службы, я в течение 1½ лет по ночам командовал во сне батареей; а теперь каждую ночь ругаюсь с губернатором или заступаюсь за избиваемых… И вот я решил уйти; но уйти совсем, несмотря на то, что мне предлагают место в Московском Цензурном комитете ; вон из этого «желтошафранного» болота; или лучше просто: подальше от этой коричневой рвани… – Кстати: на днях предложили… взятку и были поражены совсем наивно, что я решительно отклонил; явился уполномоченный от одной петербургской фирмы с рукописями и положил мне на стол конверт со сторублевою бумажкою. – 11 августа. Хотя насморк у меня еще не прошел и общее самочувствие как психическое, так и физическое – отвратительное, но я хочу себя настроить на жизнерадостный лад и расскажу Вам факт, свидетельствующий о Вашей популярности совсем в неподобающих местах и в крайне далекой от Вас среде. Нижегородский цирк на ярмарке. Выход музыкальных клоунов. Трое шутов гороховых пиликают на скрипках, пищат на дудках, проделывая в то же время всевозможные гимнастические выкрутасы. Одним словом, выполняют обычную давно всем приевшуюся программу. Вдруг один из них предлагает: «давайте играть по Андрею Белому». – А как это? – Да симфонию Андрея Белого; разве вы ее не знаете; пойдемте за мной; я вам объясню. – (Убегают). – Через некоторое время на арене появляется один из них, одетый весь в черном; становится на четвереньки и мяукает; засим прибегает второй, весь в белом, также становится на все четыре и оба начинают выть фыркать и угощать друг друга оплеухами; наконец появляется третий, весь в сером, бросается на черного и белого и побивает обоих. Публика в восторге аплодирует симфонии Андрея Белого [1506]. – Вот как у нас поощряют отечественные таланты.