Ларисса Андерсен - Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

Джиоконда, Джиоконда,
В мире гибнет красота.
Продан мир, торговцу отдан,
Мир не тот, и ты не та…

Ты фальшива, ты — проста.
Пусть все та же тень каприза
Иль насмешка в складке рта —
Джиоконда, Мона Лиза,
Ты ли это?.. Нет, не та…

Все не та, не та, не та…
Незнакомец в шляпе черной,
Бледный, странный и упорный
В Лувре бродит, ищет, ждет…
Мир, где властвует расчет,
Мир, где гибнет красота,
Вопрошая без ответа:
Джиоконда, ты ли это?
Ты ли это? Нет, не та…

Пляшет содовый бисер в стакане,
А мозги — словно скрученный трос…
Яркогубых Наташу и Таню
Угощает английский матрос.
В замусоленном баре Шанхая,
Над плечом наклоняясь нагим,
Он споет им, приятно вздыхая,
Свой английский заученный гимн.
И, прищурясь, Наташа и Таня
Замолкают, уставившись в пол…
Но английский кулак барабанит:
– Ты мне песенку русскую спой!
И дрожит, проливаясь в кабацкий
Разъедающий скрипочный нуд:
– Мы не можем, как ты, улыбаться,
Вспоминая родную страну.

Пьяная, жестокая, шальная,
Истерзанная, бедная, больная
Моя страна, которой я не вижу, —
Как я люблю тебя! Как ненавижу…

Вы на Святках не гадали?
Мы гадали, свечи жгли,
В таз с водою выпускали
Из скорлупок корабли.
Тихо плыл, кружась по тазу,
Наш кораблик золотой,
Поджигая раз за разом
Имя с чьей-нибудь мечтой.
И когда он мне пророчил,
Испугалась я, что он
Подожжет не то, что хочет
Сердце в списках всех имен.
Не могла стерпеть Федула
И, толкнув чуть-чуть корабль,
Я тихонечко подула
На светлеющую рябь.
Тут подружки засмеялись:
— Так нельзя! Неверно! Вздор!
Но я думаю — едва ли
Заслужила я укор.
Знаю я, когда мне надо,
И всегда мечту таю,
Что сумею стать с ним рядом,
Подтолкнув судьбу свою.

Мы плетем над землею узоры зеленые,
Мы плетем кружева, мы плетем кружева…
Над весенней землей, над водою влюбленною,
Над крестами могил мы плетем кружева,
Над тобой, над тобой, что покамест жива,
Мы плетем кружева…
Мы тихонечко в мартовском ветре качаемся
И простую зеленую песню поем…
Ту же песню, что вы полюбили вдвоем,
Над тобою поем.

Тонкие травы когда-то я здесь собирала,
В длинных чулках и с косичками шла по аллее.
Шла и вдыхала медвяный тревожащий запах.
А наверху полыхало огромное небо.
Небо, разверстое небо сгорало в закате,
Тяжкие, душные краски тускнели устало.
Все испытав, задохнувшись от счастья и страсти,
Измучившись, прокляв, простив,
Оно умирало.

Наконец-то, кошка, мы с тобой вдвоем.
Погрустим немножко, песенки споем…
Будет синий вечер лезть в окно тайком.
Я укрою плечи маминым платком.
Я тебя поглажу и пощекочу,
Ты же мне расскажешь все, что я хочу:
И про ту сторожку в тишине лесной,
И про то, что, кошка, мы сбежим весной.
Мы с тобой такие, мы с тобой — одни,
А они — другие, не поймут они.
Не поймут и скажут: — Ишь ты, как горда!
Улыбнуться даже стоит ей труда.
То дается в руки, то лишь хвост трубой!.. —
Кошка, ведь от скуки любят нас с тобой! —
Лишь за то, что гладки, гибки да хитры,
За красу повадки, за азарт игры…
За уют, за сказки, за холодность глаз,
За скупые ласки — когти про запас…
А когда поверим — нас не захотят,
Выбросят за двери, как твоих котят.
Ничего, мы сами. Мы одни — и пусть!
Пусть томится с нами ласковая грусть!
Пусть ничем на свете нас не смогут взять,
Втолковать все эти «можно» и «нельзя».
Пусть в холодной злобе, когти затая,
Мы – игрушки обе. Обе — ты и я!
Мучай нас не мучай — мы всегда верны
Древней и дремучей радости весны.
И, как только ветер шевельнет листом,
Ты махнешь вот этим шелковым хвостом.
Я ж, глаза сощуря, — следом за тобой:
И в грозу, и в бурю, и с судьбою в бой!

Забьется сердце, улыбнутся губы,
Потянешься в постели поутру…
А день пройдет — рассчитанный и грубый,
Уложенный в бессмысленнейший труд.
И это все? Для этого звенели
В твоей крови таинственные сны?
Иль, может быть, неведомые цели
Твоей душе судьбой уделены?
А этот трепет, это ликованье —
Земного тела неуместный бред?
О Ева, гордая в своем изгнанье,
Тебе и в мире больше места нет.

Под этими многими звездами, среди этих черных больших гор по темной дороге идет человек…
Идет и молчит и таит что-то в своем сердце… Так же как и другие. И так же его сердце тихонько молится тому Неизвестному Взору Вышины, молчание которого кажется единственной внятной речью.
Молится о чем-то непришедшем. И молитва его так же смутна, как звездный отсвет над далеким холмом. Одинокий, такой же как и другие, не понимая себя, он только открывается тишине и вопрошает покорно: «Отчего же, куда бы ни вела темная дорога под звездами, самым нужным, близким и любимым будет то далекое и недостижимое, прекрасное и печальное, что лежит за дальними горами и смотрит с черного неба, отвечая молчанием?»

Голубая печаль воды,
Кровь заката стекает вдаль…
Робкий маленький свет звезды
В голубую вкраплен печаль…
Вечер мягко обвил рукой
В замшу темную сопок склон.
В этом мире — сонный покой,
В этом мире — спокойный сон.
На другом берегу, вдали
Золотой расцвел огонек,
Протянулся через залив,
Чуть искрясь, золотой шнурок…
Словно тени чьих-то ступней
Промелькнули по глади вод,
Это чайка скользит в вышине
Или кто-то незримый идет.
Где-то тихо плеснула вода,
Это рыбка. Растут круги…
Покачнулась, смялась звезда,
Снова тени от птиц, как шаги…
И опять голубая печаль,
Робкий, маленький свет звезды,
И глядит неподвижно вдаль
Угасающий взор воды.

Все такой же с виду
Белый домик мой,
Тот же куст ракиты
Под крутой горой.
Так же каждый вечер
Виден свет свечи,
Тают, тают свечи,
Плачутся в ночи.
Долго я сидела —
Все тебя ждала.
Много песен спела,
Кружев наплела.
Так тиха дорога
Без твоих шагов,
А следов так много —
Не твоих следов.
Годы за годами
Все летят, летят,
Да под облаками
Провода гудят.
Молодость истает —
Не погаснет свет.
С каждой птичьей стаей
Шлю тебе привет.