Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

— Можно, приятель, я влезу на твои плечи?.. Ну что тебе стоит?!

— Ладно, карабкайся! — разрешает Ахмед, сгибая спину. — Чур только, после не говорить, что сидел на ишаке!..

Поудобней примостившись, Петко командует Ахмеду повернуться медленно на 360 градусов и потом заявляет:

— Из нескольких десятков миллионов людей, населяющих Балканы, я имею теперь самый широкий кругозор!

— А как у тебя со зрением? — интересуется Димитр.

— Абсолютное!

— Но Белое море ты видишь?

Белым болгары называют Эгейское море.

— Туман мешает!

— А я его отсюда видел, — мечтательно говорит Димитр. — В одно раннее августовское утро. Воздух был чист, как…

— Как слеза младенца, — доканчивает фразу Петко.

Говорят, что и вправду в ясный летний рассвет с Мусалы глаз может достичь Салоников и синего Эгейского берега. Но сейчас морозно-облачная мгла застилает горизонт, и в пределах видимости лежат только горы. Белые купола, шпили, иглы Рилы. Крыша Балкан!

Чудесное, ранее неведомое чувство рождается где-то в глубине души. Будто, поднявшись на эту вершину, ты завершил нелегкую, интересную работу. А всякий доведенный до успешного конца труд приносит тебе, как известно, ни с чем не сравнимое удовлетворение! Это чувство превращается в радость, которая горячей кровью разливается по жилам, согревает тебя, прибавляет сил и уверенности.

На вершине, кроме нас, разгуливает еще десяток туристов, по внешнему виду — студенты. Пять человек в спецовках хлопочут у деревянных ящиков, сложенных штабелями подле небольшого капитального здания. Уже несколько лет на Мусале действует метеорологическая станция. И всякий раз болгарское радио, сообщая сводку погоды, заключает ее цифрою температуры на Балканском Памире. Недавно, по решению правительства, тут начала строиться астрономическая обсерватория. Здание ее уже готово. Теперь идет оборудование обсерватории.

Нам интересно поговорить с пятеркой отважных монтажников и астрономов, о которых столько необыкновенного писали газеты. Но они, очевидно, спешат использовать просвет в погоде, и им некогда даже между собою перекинуться лишним словом. Мы решаемся добыть право на интервью дипломатическим ходом: предложить свою помощь. Направляемся к ним… И не успев сделать несколько шагов, останавливаемся. Случилось то, чего никто из нас никак не ожидал. Димитр, наш замечательный проводник, закаленный, выдержавший множество трудных испытаний спортсмен, бледнеет, как полотно, и, медленно приседая, опускается на снег. Мы обступаем его, нервничаем. Но русская женщина-врач быстро наводит порядок. Она приказывает Ахмеду, чтобы тот чуть приподнял Димитру голову, а сама считает его пульс. К счастью, у Петко оказывается походная аптечка. И ветеран фармацевтики — нашатырь приводит Димитра в чувство.

Румянец, проступивший вначале пятнами, скоро заливает все его щеки. Димитр поднимается и уже готов таскать ящики. Но врач категорически настаивает, не мешкая, спускаться вниз.

— Первый раз в жизни стряслось такое, — убивается Димитр. — И все из-за глотка коньяку!

Петко еще раз оглядывает застывшее в шторме снежно-пенное море гор и, став в позу декламатора, произносит экспромт в стиле гомеровских строк:

— Да в тебе действительно есть божья искра! — улыбнулась гречанка. — Однако мои предки, насколько я знаю, не рифмовали гекзаметров!..

— Они, очевидно, не изучали основ поэтики, — заключил будущий инженер.

Потом кто-то вспомнил, что нужно отметить у дежурного спасателя альпинистские карты. Такие карты имеют тысячи болгарских юношей и девушек, увлекающихся горным туризмом. Покорив пять или семь главенствующих вершин своей родины, они получают звание альпинистов. Димитр такое звание заработал уже давно. Мы, иностранцы, остались вместе с ним ждать у спуска будущих титулованных покорителей гор. У Ахмеда карты не было. Однако он, не задумываясь, пошел с болгарами. И вернулся… с печатью, которая была поставлена в его студенческой зачетной книжке.

— Товарищ русский корреспондент, — обратился он торжественно ко мне. — Желаю дать тебе интервью. Запиши, пожалуйста. Ахмед, сын Мухамеда, и праправнук Аллаха, сдал сего дня самый трудный зачет. Ахмед воодушевлен, чувствует себя превосходно и дает обязательство в ближайшие годы покорить вершину Эвереста! Слава Ахмеду и Аллаху!..

Я записал интервью Ахмеда.

…Спускаться вниз куда легче, чем взбираться в гору. Только гляди не поскользнись!

Через сорок минут мы снова ввалились в хижину. Застали в ней ту же самую компанию студентов за обедом. Парни и девушки перебрасывались фразами, из которых можно было догадаться, что они возвратились с тренировочных занятий по технике альпинизма.

Стефка сидела в центре стола, обручь с высоким парнем в синем свитере. Видно было, что в компании водворился мир.

Нас также ждал обед и ведерный чайник, заваренный букетом сорока горных трав. О нашей трапезе позаботился смотритель хижины Костадин Георгиев, горец славянского типа лет пятидесяти, сухопарый, но широкий в костях, давний приятель Димитра.

Перехватив на скорую руку, я оставил своих друзей, чтобы поговорить с баем Костадином. Время для беседы было, так как мы условились после обеда передохнуть два-три часика.

Горы полны необыкновенных событий. Почти каждое восхождение сопряжено с приключениями. В суровых дебрях природы человек попадает в такие «коллизии», которые не всегда придумаешь. При встрече с трудностями обнажается и выявляется его характер. Ярче светит доброта, любовь, сила; плохое же видится в гротеске. Случаются в горах драмы, а порою и трагедии. Теперь по всей Риле разбросаны дежурные гнезда квалифицированных спасателей. Трагедии стали явлением очень редким. А драмы в подавляющей своей части заканчиваются счастливой развязкой. Рискуя порою своей жизнью, спасатели быстро выручают людей из таких ситуаций, в которых, как говорят, «надежда остается только на бога».

Смотритель хижины — вожак спасателей. Поэтому лучшего, чем бай Костадин, собеседника, думалось мне, не сыскать. Однако он, почесав затылок, сказал:

— Ежели вам сообщить какую справку по конкретному случаю, это возможно… Что касается необыкновенных случаев, то их давненько не было. Жизнь проходит своим чередом. Вчера принесли из Боровца сто килограммов труб. Будем тянуть водопровод к хижине. Сегодня с утра сварил мазь для обуви. Специальную, по рецепту моего деда. Ни вода, ни мороз ее не берут!..

Приметив, очевидно, тень недоумения, мелькнувшую на моем лице, бай Костадин на минуту приумолк и вдруг светло улыбнулся: