Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

— Э-ге, братушка, да тебе самый что ни на есть смысл поговорить с Константином. Он больше моего во сто крат расскажет! Парень молодой, да бывалый. А главное, он все происшествия в дневник заносит, и очень у него складно это получается! Сейчас я его покличу!..

Знакомимся с высоким парнем в синем свитере. Не знаю, как кто, но я каждый раз испытываю чувство радости, когда встречаю молодость, силу, красоту. Сказать об этом человеке высокий, это значит почти ничего не сказать. Он действительно саженного роста. Но сбит настолько пропорционально, что не кажется большим, хотя необыкновенная физическая сила так и пышет в каждом его движении. У Константина крупное красивое лицо с большими карими глазами. Цвет лица, выражение глаз настолько детские, непосредственные, что при первом взгляде где-то в закутке мозгов рождается мысль: в озорном настроении, наверное, была природа, когда этот человек родился на свет, и она «предназначила» ему богатырскую стать и детскую физиономию. Но эта мысль исчезает после первых же, сказанных им густым мужским баритоном фраз. Да и лицо его, когда он говорит, становится по-взрослому спокойно-серьезным. Во взоре — печать уверенности, которой светятся глаза побывавшего в схватках солдата.

Беседу начал я с обходного маневра. Спросил, по какому случаю попала в немилость молодежи такая милая девушка, Стефка.

— Стала жертвой собственного эгоизма, — прямо отрубил Константин. — Это был ее первый и последний подъем в горы!

Я, естественно, не мог понять смысла столь жестокого приговора и попросил Константина ознакомить меня с «обвинительным заключением».

— Все очень просто и очень неприятно, — пояснил Константин. — Вчера было ее дежурство по «камбузу», то есть очередь стряпать на всю нашу группу. Нам предстояло штурмовать вершину. Не туристской тропой, а путем более трудным, с помощью альпинистских снарядов. Погода была студеная, дул пронизывающий ветер. Одна из студенток оказалась легко одетой: не прихватила с собой теплого свитера. То ли забыла, то ли он был у нее старенький и постеснялась взять: девушки народ такой! Мы попросили Стефку уступить подруге свой свитер. Но она наотрез отказала. «Чего ради! — говорит. — Каждый о себе должен беспокоиться. Я не состою в обществе благотворителей и сама успею обновить и износить свой свитер!» Упрашивать ее мы не стали. Но мораль я ей вкратце все же прочел. Горы таких людей не принимают. Им тут не место. В конце концов ей можно было приказать. Но не такие уж безвыходные условия сложились, чтобы пользоваться властью спасателя и руководителя группы!..

Меня, конечно, заинтересовал вопрос о чрезвычайных горных правах руководителя.

— Иначе нельзя, — добродушно улыбнулся моему непониманию Константин. — В горах, как на фронте, — полное единоначалие и субординация. Анархия и произвол ведут к верной гибели. Если группа на марше или на переходе, руководитель — полновластный командир. Попали в беду, пришел спасатель, его слово — закон. А вот когда альпинисты или туристы в хижине, тут ее служитель, в данном случае бай Костадин, над нами царь и бог.

Кстати, — продолжал Константин, — расскажу вам об одном поучительном случае. К чему иногда приводит непослушание. Февральским вечером минувшего года заявляется в эту хижину группа горных лыжников. Все ребята опытные, исходившие по Риле не одну сотню километров. Руководитель их тоже не вчерашний человек в горах. С вечера гуляла легкая поземка. Стрелка барометра клонилась к буре. Малость передохнув, ребята стали собираться снова в путь. Бай Костадин говорит им:

— Нет, другари, придется вам переждать непогоду и тогда уж в путь-дороженьку. Поглядите на этот прибор, он на моей памяти еще ни разу не ошибался. Давление-то как падает!

— Давление — штука весомая, — ухмыльнулся в ус руководитель группы. — И к этому прибору мы относимся с должным уважением. Но не обожествляем его. Все-таки у него только и мозгу, что капля ртути. Никаких извилин! А у меня свой барометр! — И значительно поднес указательный перст к голове. — Он никогда еще не подводил меня в горах. Будь уверен, товарищ служитель, покуда погода успеет испортиться, мы будем распивать чай в хижине Мальовица. Спокойной ночи тебе! А нам поспешать надо. Мы не какие-нибудь горе-туристы. Наша группа решила побить национальный рекорд по лыжному переходу через Рилу!

Как ни убеждал бай Костадин кандидатов в рекордсмены заночевать, все было попусту. Они ушли тропою на восток и скоро скрылись за увалом, который уже занавешивали сумерки. А служитель стоял, точно примороженный, на пороге хижины: в душе у него все еще тлела надежда, что лыжники вернутся.

Солнце погасло, но звезды на небе не зажигались. Поземка, скользившая по снежному насту чуть слышно, заплясала с присвистом, закружила в бешеном вихре, понеслась над ущельями и хребтами, заметая тропы.

Бай Костадин вернулся в хижину, выпил на скорую руку кружку чая, осмотрел винчестер, подстегнул к ремню баклажку с коньяком и спустился в кладовую. Там он взял пятидесятиметровый конец джутовой веревки, альпеншток, ловко приладил их на спину и, поднявшись в сени, быстро подогнал к ботинкам лыжные крепления.

Внутри у него кипело. Он был зол на самонадеянного человека с пустым «барометром» на плечах, до того зол, что готов был обругать его самым последним словом. Но что поделаешь? Служба… Какая там к бесу служба! Он же предупредил лыжников. Совесть вроде бы и чиста. Да, чиста, и потому она велит баю Костадину идти вслед за группой, чтобы предупредить возможную трагедию. Из-за одной глупой головы могут сложить свои головы другие… Идти вслед!.. Но след-то давно «простыл»: его стер ветер и занес снег.

Буря и тьма, казалось, убрали с пути все ориентиры. Бай Костадин шел, однако, уверенно, словно по накатанной лыжне. Не какое-то шестое чувство было ему компасом. Путь указывал ветер. Спасатель шел вслепую, точно зная, под каким «румбом» и на каком участке должен дуть в лицо норд-ост. Ему был хорошо известен в горах каждый бугорок. И он впотьмах чувствовал этот бугорок, потому что безошибочно мог определить по силе ветра и снегопада, сколь велик должен вырасти за минувшее время на нем сугроб. В группе лыжников, по следу которой спешил бай Костадин, все парни были на подбор. И, конечно, за погожую половину часа перед пургой они успели уйти довольно далеко. Но бай Костадин не сомневался, что их настигнет. Им-то в пургу приходится замедлять шаг, нащупывать тропу, держать строй, чтобы не потерять кого из товарищей.

Зло вскоре сменилось чувством тревоги. Бай Костадин не костил уже в своих мыслях лыжников. Они стали теперь для него ребятами, попавшими в беду. Спасатель прикидывает, что ребята, должно быть, добрались уже до хребта. Это хорошо. Там не заблудятся: тропа лежит по карнизу скалы. Хорошо, да и плохо. Вдруг кто-нибудь по нечаянности или по ошибке возьмет метр-другой влево от скалы? Там ущелье. Правда, сторона, примыкающая к карнизу, на большем протяжении поката. Но есть и опасные места. Особенно у Дьявольского зуба, где карниз обрывается в тартарары. Оступится человек — поминай как звали.