Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Когда беременная сказала, что хочет посмотреть мою квартиру, я не нашла сил отказать.

Она прошла за мной по пятам и стала вторым чужим человеком, посетившим мою квартиру.

Она ходила по комнатам, нерешительно оглядываясь, часто и тяжело вздыхая. Беременная словно не могла поверить, что здесь-то я и живу. «Ох, светло; ох, просторно; ох, ничего лишнего». В гостиной не оказалось чайного столика, в кухне она не нашла ни сковородок, ни тарелок, в большой спальне на кровати был только полог, простыня, подушка и одеяло, а в маленькой спальне — чемодан с выдвижной ручкой и рюкзак. Вот и все. Она бродила по квартире, охая и вздыхая. Вернувшись в гостиную, беременная посмотрела на меня в упор и сказала с упреком:

— Что же вы так тратитесь, — потом заботливо добавила: — Сколько лишнего за аренду отдавать приходится, — и сочувственно заключила: — Совсем своей выгоды не разумеете.

Мы стояли очень близко — я почти прижималась к ее животу. Я ощущала согревающий жаркий запах, что шел из ее утробы, он сковал меня по рукам и ногам (то был запах обоеполого существа). Ребенок в чреве беременной через ноздри, глаза и рот матери опутывал меня какой-то сверхъестественной силой, он хотел взять надо мной власть, чтоб я приняла решение в его пользу. Вдруг с улицы донесся резкий крик, он звонко шлепнулся о кафель и закружил по гостиной. В тот же миг я очнулась и проглотила согласие, которое уже висело на кончике языка.

И кое-как выдавила:

— Я подумаю.

Я понимала волнение беременной: скоро рожать, нужна помощь родителей, а родителям нужна своя комната. Но у меня были почти те же мотивы, что и у нее: тело беременной диктовало ей, что делать, а мое тело диктовало мне. Чутье подсказывало, что переехать в двухкомнатную квартиру беременной — не просто убрать полог с одной кровати и поставить на другую; возможно, последствия этого переезда окажутся куда более губительными, чем можно вообразить.

В шестьсот десятой мне была предоставлена свобода: я не знала, кем был предыдущий жилец, чем он (или она) здесь занимался, были у него дети или родители, любимые или враги — просторные комнаты давно все стерли, не оставив чужого духа. Я внесла чемоданы, смахнула пыль, подмела пол, чтобы постепенно пропитать новое жилье своими привычками, подчинить своему распорядку. Я открывала ноутбук, начинала писать, и воздух в комнате наполнялся частицами моего тела. Обычно я садилась за стол около трех часов утра; вечером я возвращалась, включала ноутбук и чувствовала, что настроение, которое осталось в комнате после ночной работы, до сих пор не рассеялось. Я садилась за стол и погружалась в ежедневный круговорот. Мы были неразлучны с квартирой, как кровь и плоть, она стала моей частью. Даже тоскливая пустая гостиная и маленькая спальня, в которой я не провела ни дня, пропитали собой мою жизнь, каждая по-своему. На какое-то время они стали моими. Здесь я постепенно поверила в себя, научилась полнотой духа противостоять одиночеству плоти.

Разве могла я переехать в квартиру беременной? Сколько раз на этой лихорадочной двуспальной кровати тесно сплетались мужчина и женщина! Я вовсе не порицаю секс, не считаю его темным, гадким и грязным; но от одной мысли, что ради экономии в сто пятьдесят юаней я поселюсь там, где кто-то совокуплялся, лягу на кровать, которая до сих пор хранит теплый и густой запах сырой рыбы, меня охватывало отвращение (квартиру можно поменять, но кровать слишком большая, ее не перенести)! В тесной квартире беременной повсюду висел запах размножения, повсюду были следы соединения мужчины и женщины. Солнце и пыль стократно усиливали этот запах, и невооруженным глазом было видно, как рыбная вонь стелется по комнатам. А мне теперь здесь жить. Да уж, люди, кочующие с места на место, с каждым новым переездом теряют вовсе не жилье, а вкус к совершенству, вкус к мелочам. Кое-как обжился, а пора переезжать — вечно обходишься тем, что есть, словно бездомный пес.

Как-то вечером я поднялась в свою шестьсот десятую, заперла дверь на замок и принялась за стирку. Машинки у меня не было, одежды скопилось много, приходилось отстирывать ее в ванной. Вдруг в ровную, мерную, привычную песню журчащей воды ворвался другой голос: тук-тук, тук-тук — в мою дверь кто-то стучал.

Стучал требовательно и нетерпеливо — почти ломился в квартиру.

Что это был за стук! Одна дробь сменялась другой, человек за дверью знал, что внутри кто-то есть, и что этот кто-то все слышит. Стук хотел пробить брешь в моей оцинкованной двери; стук был отчаянный, как самоубийца, наглотавшийся яда; стук сотворил такое землетрясение, что весь пол покрылся трупиками пыли.

У меня грохотало в ушах, сердце бешено билось, дыхание стало рваным, словно я глотала воздух из кислородного баллона. Кто это? Может быть, гаркнуть как следует: «Кто?!» Нет. Я приросла к табурету: руки — в тазике с мыльной водой, шлепанцы на босу ногу, спина горбом, так и сидела, не шевелясь, а сердце готово было лягушкой выскочить из груди.

Может, соседский парень нарвался на неприятности, и теперь его ищут враги? Или девушка этажом выше, та, что работает в гостинице, раздразнила какого-нибудь негодяя, он, напившись, явился ее искать, да вот ошибся этажом? Или те супруги, что, прикрываясь торговлей в лотке, на самом деле продают наркотики и любовь на час? Ох… Или просто кто-то возвращался домой с работы да ошибся дверью? Приехал в гости, но перепутал номер квартиры? Я собрала в памяти все, что изо дня в день замечала за распахнутыми дверями соседей, тщательно взвесила, и открывать дверь теперь совсем не хотелось.

Волны стука становились сильнее и сильнее.

Может быть, собака из богатого дома по соседству отравилась моим мусором? Жили в том доме на широкую ногу: высокие ворота, четыре этажа с крыши и до фундамента облицованы бежевым кирпичом. Балкон светлый и просторный, как еще одна комната. Но никто не выносил туда стул, не садился, балкон скучал без дела. День за днем он пустовал, в непогоду мерцал под каплями дождя, в ясные дни — сверкал на солнце. Он был совсем рядом с моей квартирой. Я никогда не бросала мусор со своего балкона. Наши мусорные баки стояли за углом особняка — и ничего больше меня с этими богачами не связывало. Но кто знает, все возможно. Я не смела двинуться с места, стук в дверь словно пригвоздил меня к картине, висевшей на стене.

А может быть, я случайно обидела соседа из смежной квартиры? Но я не знала, что за человек мой сосед. Волосы встали дыбом от страха, казалось, что стучащий уже за моей спиной звук был до того четкий, что я слышала каждый его оттенок. Сердце колотилось, как барабан, я тихо встала, обернулась — никого. Медленно вышла из туалета — в гостиной тоже пусто. Я замерла на месте, напряженно затаив дыхание. Стук шел прямо из-за двери, он гремел и гремел, не затихая, словно стену заколдовали, и она теперь не только не ограждала от звуков, а стократно их усиливала. Я стояла, как каменная глыба: холодна и неподвижна, несмотря на водоворот шума, бушевавший вокруг.