Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

На мосту я часто видела старух: редкие волосы едва прикрывают череп, лицо как грецкий орех, спина горбом, на ногах с высушенными пальцами — темно-коричневые пластиковые шлепанцы (до чего странно: почти все старухи ходят в совершенно одинаковых шлепанцах), она медленно ковыляет по мосту, похожая на крошечный старый домик, от которого лучше держаться подальше, тронь мизинцем — и он тут же обрушится.

Сразу за мостом начинается район Ваньцзянцюй. Он не похож на район Гуаньчэн [149] Гуаньчэн — район города Дунгуань, старый политический и культурный центр города. , что сохраняет королевские манеры, несмотря на упадок, Ваньцзянцюй отличается и от Наньчэна [150] Наньчэн — новый центр города Дунгуань, фешенебельный район. — нового, чистого и величественного, словно айсберг. Здесь же повсюду висит запах сырости, оттененный илом, водорослями и гнилым деревом. Оказавшись среди кучки приземистых бежевых пятиэтажек, я с изумлением заметила, что их стены покрыты фантастическими следами обильных дождей — темно-бурыми, светло-бурыми. В Урумчи зимой с карнизов свисают сосульки. И сосульки, и дождевые потеки висят пучками, целясь остриями вниз. В стороны от главной улицы отходят бессчетные переулки, в глубине которых прячутся нунминьфаны [151] Нунминьфан (дословно: «крестьянский дом») — общее название для зданий, построенных крестьянами на месте своих прежних деревенских домов в недавно присоединенных к городу районах. Как правило, в нунминьфане от трех до шести этажей, на каждом этаже несколько квартир, семья хозяев занимает один этаж, остальные сдаются. Нунминьфаны часто встречаются в городских окраинах на юге Китая. — большие ворота, отдельный двор, все построены по разным лекалам, но перед воротами каждого дома стоит пара горшков, а в них кустики люйло [152] Люйло — сциндапсус золотистый, многолетнее растение с желтыми пятнами на ярко-зеленых листьях. с огромными листьями.

Наш район с квартирами под сдачу — не простая городская окраина: все эти здания построены местными крестьянами на их собственной земле, одни живут в них сами, другие сдают в аренду, и потому оседлая жизнь здесь мешается с кочевой. В лицах квартирантов царит неразбериха, их выражения неясны, словно в глубине океана столкнулись все течения разом и замутили воду. Я хотела снять жилье с гостиной и одной спальней, но таких квартир уже не осталось, были только трехкомнатные (одна гостиная и две спальни). Время поджимало, раздумывать было некогда, и я второпях выбрала трехкомнатную квартиру с балконом на запад, в гостиной стоял деревянный диван, на тумбочке — старый телевизор; две спальни — большая и маленькая, в каждой по широкой кровати, балкон разделен бетонной перегородкой, на одной половине кухня (там стоял газовый баллон), на другой туалет (с душевой лейкой).

За все эти пять месяцев я ни разу не села на диван в гостиной, чтоб посмотреть телевизор, каждый раз проходила мимо; деревянный каркас на кровати в маленькой спальне так и остался голым — на нем лежали чемоданы; в кухню я купила чайник, чтоб кипятить воду, и чашку. Вся моя жизнь сосредоточилась в большой спальне. Перед тем как заселиться, я попросила хозяйку только об одном: поставить в квартиру стол и стул. Она принесла обшарпанный деревянный стол и нехитрый стул из стальных трубок. И обстановка в большой спальне стала такой: двуспальная кровать и письменный стол у той стены, что ближе к двери, к стене напротив приставлен узкий платяной шкаф и небольшой туалетный столик. Мне ничего не оставалось, как сосредоточить жизнь в большой спальне: во всей квартире только здесь был кондиционер.

Я возвращалась домой вечером, и каждая минута, каждая секунда до утра, когда я уходила из дома, была моим золотом, которое не хотелось тратить попусту. Все это время я сидела в спальне, читала или писала. Наше крохотное литературное племя все же владеет кое-каким колдовством, секретным уменьем, заклинающим пламя: что бы ни случилось, я всегда могу сбежать в волшебное зеркало слов [153] «Наше крохотное литературное племя…» — видоизмененная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). . Я смотрю на себя со стороны: мужская душа в женском теле. Мой дух насыщен мужскими чертами, но тело, плоть, что носит в себе матку, оно — неотвратимый рок, безжалостная судьба, оно вечно борется с мужским началом моей души [154] «Я смотрю на себя со стороны…» — видоизмененная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). . Изящные коварные письмена понемногу сплетаются на экране, медленно заполняя сначала одну страницу, за ней другую.

Так проходит много, много времени, и мой ум слабеет, хочется громко кричать. Одиночество никуда не пошлешь, не прогонишь [155] «Одиночество никуда не пошлешь, не прогонишь» — дословная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). . Мне стало ясно: ты избавляешься от одиночества, забываешь о нем, а оно тотчас же является снова, и на этот раз ему нужно еще больше. Есть лишь один выход: пустить одиночество в свою жизнь. Я почти слышу, как оно термитом буравит мое сердце, кости, мозг, оно захватило мое тело и свило в нем гнездо [156] «Я почти слышу, как оно термитом буравит…» — дословная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). . Одиночество берет себе не только душу, оно нападает и на тело [157] «Одиночество берет себе не только душу, оно нападает и на тело» — видоизмененная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). . Бешеное сердцебиение вдруг мощным потоком обрушивается на грудную клетку, дыхание сбивается, я стучу себя по груди, что есть силы вдыхаю, и одиночество отступает. Скоро оно придет снова. Остается лишь отдернуть москитный полог, свернуться клубком на кровати и, тараща глаза, терпеть, пока усталость не возьмет свое, и тогда забраться под тонкое одеяло и нырнуть в реку сна.

День за днем я томилась в своей квартирке. Когда сидеть становилось невмоготу, я выходила на балкон и замирала там, в глаза лезло семейное счастье, царившее в доме напротив. Я казалась себе бесом одиночества, нелюдимым и скучным, взирающим на дорогу, что уходит вдаль [158] «…взирающим на дорогу, что уходит вдаль» — цитата из хрестоматийного стихотворения об одиночестве «На мотив деляньхуа» Янь Шу (991–1055). . Когда сидеть становилось невмоготу, я искала предлог, чтобы выйти из дома, хотя бы за стиральным порошком. Миновав разномастные нунминьфаны, я вышла из переулка на проспект, нырнула в супермаркет, купила порошок и только на обратном пути поняла, что меня настиг небывало сильный ливень. Покрывшись гусиной кожей, я шла под холодным светом желтых фонарей [159] «…я шла под холодным светом желтых фонарей» — дословная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). . То был ливень, с которым не поспоришь, сильный и упрямый, он крепко-накрепко обвил мое тело, не давая времени на раздумья. Зонт был все равно что игрушечный, его мотало из стороны в сторону и пару раз едва не вырвало у меня из рук. Я пробиралась вперед, словно Дракула, который скитается по ночам в поисках крови; мне нужно было поскорее отыскать свой насест, во что бы то ни стало [160] «…словно Дракула, что скитается по ночам…» — видоизмененная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). . Я родилась в Хами — оазисном городе с самым низким в стране уровнем осадков — и дома у нас никогда не было ни зонтов, ни дождевиков, ни резиновых сапог, поэтому за всю жизнь я не запасла и крупицы опыта борьбы с дождем. Я брела через море воды, изо всех сил стараясь нащупать пока не знакомый мне нунминьфан. Когда, промокнув до нитки, я наконец зашла в холл, из моей груди вырвался протяжный вздох. Здесь тоже какой-никакой, а дом.