Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Река неслышно омывала городок с юга, как будто намеренно не издавая ни единого звука. В реке отражались небо и дома. Улицы пересекались, напоминая чернеющий тутовый лист. Переулки были похожи на извилистые прожилки и скрывались в темной глубине. Если посмотреть с высоты вниз, можно было увидеть выстроившиеся стройными шеренгами коньки крыш. Эта картина напоминала вид старой поношенной одежды, сплошь покрытой заплатами, которую вывесили на просушку. Блеск перламутровых раковин, вставленных в резные окна для украшения, резал глаз.

Самыми оживленными улицами городка были Южная и Северная. На Южной улице находились аптека, соевая лавка и парикмахерская. На Северной улице располагались кузница, лавка, торгующая изделиями из бамбука, и магазин цветов. Магазинчики теснились по обеим сторонам улиц, как коробки спичек. Обе улицы пересекались, упираясь в самую длинную в городке пароходную пристань. По ее краю шел ряд отполированных до блеска металлических колец, к которым привязывали лодки. С отмели у основания стен магазинов и лавок были видны отметины от воды. Я помню, как в детстве вырезал там имя одной девочки.

Утром, стоило только забрезжить рассвету, жизнь принималась бить ключом. Воздух пропитывался ароматом печеных лепешек, жаренного в масле хвороста и соевого творога. По Южной улице волнами неслись крики зазывал и торговцев, наперебой расхваливающих свой товар. Местный диалект У на слух нежен, как сливочные конфеты. Голоса плыли вместе с туманом, заполняя все вокруг. Лужи за ночь покрывались тонким слоем льда. Если на него наступали, он хрустел и трескался. Хруст льда отзывался в переулках непринужденным эхом. Когда туман понемногу рассеивался, толпы мало-помалу рассеивались вместе с ним. Теперь городок напоминал стакан охлажденной кипяченой воды. Из печных труб начинал вяло выползать дым.

Мгновенно наступал полдень. Солнце грело ласково. Это был редкий для декабря погожий денек. Солнечные лучи сияли ярко, опутывая рыболовной сетью все вокруг. В такое время городок походил на бутылку заплесневевшей наливки. Из хлопковой мастерской раздавался стук чесальных машин. Если поднимался ветер, вместе с ним из аптеки неслись смешанные ароматы коптиса, солодки и ширококолокольчика. В чайной лавке с шипением закипала вода, но никто не шел заваривать чай. У дверей крутился тихий ветерок. Старики ставили свои хлопчатобумажные туфли поближе к жаровням и печкам, где тлела только что прогоревшая зола и временами потрескивали редкие искорки.

В три часа дня небо внезапно хмурилось, намекая, что вот-вот пойдет снег. Лавки и магазины закрывались раньше обычного, потому что зимой во время снегопада городок всегда пустел. К этому времени автобус, напоминавший битое жестяное ведро, уже возвращался обратно из города. Только последний рейсовый пароход из Даюйчжая еще не прибыл. В сумерках на улицах было темно, мрачно и пусто, как будто грабители смели все подчистую. Резкий ветер пронизывал до костей, точно резал острым ножом. Куски черепицы и деревянные двери магазинов и лавок, потревоженные ветром, издавали тихий звук, будто всхлипывали. Высокие окна, выстроившиеся вдоль улиц, походили на лики умерших. Спустя какое-то время раздавался гудок. Это причаливал рейсовый пароход. Бабушка возвращалась домой с корзинкой, полной зелени. На улицах бушевал разнузданный ветер. Небо совсем почернело, как сокрытый в поле колосняка водяной каштан. Ветер стучался в дома, теребя дверные кольца. По комнате разливались аромат риса и гниловатый запах засоленной зелени. Сильный ветер с грохотом ломился в серую дверь. С каждым ударом внутрь проникал луч света. Казалось, ветру под силу раздуть или загасить похожую на цветок боба керосиновую лампу, стоявшую на столе. Когда думалось, что лампа вот-вот погаснет, комнату внезапно озарял яркий свет. Тогда ты думал, что лампа уже ни за что не потухнет, и в этот момент она гасла, выпустив струйку дыма. Бабушка снова разжигала лампу и клочком бумаги протирала стеклянный плафон. На улице начинал идти снег.

Моя семья жила на правом берегу Янцзы в ее нижнем течении, в краю, богатом озерами и реками, чьи вымощенные каменными плитами берега поросли ивами.

Я помню звонкий плеск весел в зарослях тростника хмурым утром, помню непрерывный шум майского дождя, что идет день за днем, помню тоскливое чириканье воробья, забившегося под черепицу. Зеленоватые каменные плиты, резные оконные створки, кресла с сиденьем в форме персика, взмахи оранжевого маятника часов слились воедино и обернулись скрипом деревянной лестницы, который донесся из какого-то черного серповидного оконца и разлетелся эхом по переулку.

Сумерки, овечье стадо и девушки, срезающие траву. Миновав усыпанную фиолетовыми цветами мелию, яркий луч выхватывает простые предметы, создавая спокойную, безмятежную картину. В такое время я любил забираться на самый верх нашего старого дома и глядеть на стройные шеренги гребней крыш, на теплый дым печных труб, на размытую линию горизонта, вдыхая аромат пшеницы, невозмутимо витавший в воздухе. Я слышал шаги людей в доме. Я ощущал себя счастливым. Счастье — это такое чувство, которое очень трудно передать словами.

Черной дождливой ночью, раскрыв бумажный зонтик от солнца, я выходил из сырого дома и шлепал по мокрым переулкам. По обеим сторонам улицы выстроились ровные ряды ворот. Некоторые ворота были наглухо закрыты, некоторые — полуоткрыты или приоткрыты едва-едва. Яркий свет на фоне потемок придавал ночи глубину. Я стоял посреди лужи, чтобы прохлада ночи и воды проникла внутрь моей резиновой обуви. Вода мерцала у ворот, словно маня и подавая таинственные знаки. Если бы в тот момент ворота заскрипели, как скрипели сотни лет тому назад, и на улицу вышла печального вида девушка с классической прической узлом, я бы растерялся от нахлынувшего счастья. Шум дождя то нарастал, то стихал, его дробь то ускорялась, то становилась медленнее…

На юге почти во всех внутренних двориках на красного цвета притолоке ворот развешены сухие листья бамбука, на черных воротах красуется латунное кольцо, а у порога лежат несколько битых кувшинов. Дождь льет, тихо шурша. Во дворе темно. Когда входишь туда, кажется, что попал в историческую хронику, ощущаешь тяжесть, осознаешь мимолетность бытия. Виноградная лоза, кедр, подорожник, портулак переплелись, составляя резное полотно картины. Дом давно требует ремонта, узорчатые окна, инкрустированные перламутровыми раковинами, оплела паутина, стены оклеены новогодними картинками за прошлый год. В чашке светло-синего фарфора налито сладкое рисовое вино… Я часто размышляю о том, что дома на моей родине очень и очень стары…