Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Лучи солнца почти не достигали земли. Только на заднем дворе, проникая сквозь редкие листья виноградной лозы, они освещали мирно растущую траву. Я проводил на заднем дворе все время, выкладывая из глиняных черепков, веточек ивы и кусочков базальта мозаику своей души. Я разбивал сады, прокладывал реки, сооружал городские стены и дома, сотворял людей, создавая свой собственный мир. Никто меня не тревожил, все наслаждались сладким сном в темных, сырых комнатах. Лишь солнце озаряло мою спину так же, как озаряло фиолетовую виноградину. На заднем дворе хранились основные запасы моего счастья. Здесь обитали тупоголовые улитки, неторопливые пауки и семиточечные божьи коровки; росли трехцветный амарант, садовый бальзамин и какие-то неведомые мелкие голубоватые цветы. Все это казалось мне прекрасным. Я сидел неподвижно, бездумно глядя в голубое, как царство грез, небо. Как-то раз я увидел двух незнакомых женщин, которые пролезли сквозь рейки невысокой изгороди, окружавшей задний двор. На их головах были повязаны скрученные жгутом платки, они носили просторную одежду из батика. Их рукава украшала вышивка в форме рыбьих скелетов, а на спинах был вышит лик ребенка, напоминавший цветок османтуса. Каждый их шаг сопровождался серебристым перезвоном. Неужели в такой глуши можно встретить пришлых из еще более далеких деревень! Я раз за разом спрашивал себя, где находятся эти дали, долго ли до них добираться. В тот день дума о дальних краях незаметно, подобно семечку, запала в мою душу, обрекая меня на жизнь скитальца.

Почти каждый день шел дождь. Стук дождя по крыше напоминал звук шагов, которые то ускорялись, то замедлялись. В такое время в деревне становилось еще сумрачней. Капли дождя перескакивали с одного древесного листа на другой. Если внимательно прислушаться, можно было расслышать, как пьет воду птаха, как стрекочет цикада, как тихонько всхлипывает гусеница на поверхности листа. Во время дождя в деревне не пели. С дороги доносились хлюпающие звуки, на резиновые сапоги налипала глина. В такие минуты все в округе отправлялись домой. Из-за дождя жизнь в деревне замирала. Если же во время дождя пойти к пруду за водой, то непременно можно было повстречать белоснежную цаплю. Ее оперение блестело от дождевых капель. Взгляд у цапли был чист и светел, как у моей первой любви. В такие минуты каждая травинка плакала от счастья, оставаясь навеки запечатленной в памяти. Поверхность воды под дождем покрывалась пузырями. Если опустить в воду ноги, рыбка могла ущипнуть тебя за палец. Дождевая вода, смешавшись с землей, текла в пруд с журчанием и плеском, наполняя пейзаж умиротворением. Вода в пруду оставалась изумрудно-зеленой. Это был цвет древесной листвы, цвет ночи, цвет спокойствия. Тем временем дождь по-прежнему стучался в ворота и двери, которые в такой час были плотно прикрыты. Сквозь них сочился безмятежный уютный свет — оранжевый, как кусок бисквита. Дым поднимался из печных труб, струясь над огородами, на которых росли бобы, люффа и водяной шпинат. Ах! В эти минуты все вокруг наполнялось невыразимым теплом, напоминавшим тепло отцовских глаз. Иногда дождь мог припустить с утра и спустя некоторое время прекратиться. Тогда над деревней подобно старому другу появлялось солнце, повсюду разливалась жаркая влажная музыка.

Я частенько удостаивал своим посещением рощу, расположенную к западу от деревни. Там было полно моих друзей. Больше всего я был привязан к мелии, потому что, как и она, я рос худым и невысоким, а еще потому что она дарила мне свои плоды. Их нельзя было есть, зато ими можно было стрелять из пращи по птицам. С вязом я тоже дружил, потому что у него были сладкие съедобные орешки, а из его листьев получались звонкие свистульки. А еще там росли павловния, лещина, цедрела, дикие воковница, гранат и яблоня. Все вместе они и составляли эту рощу. Ветка переплеталась с веткой, лист — с листом, образуя комнату, где я мог жить, и какую просторную комнату! Не иметь ничего и обладать всем. Посреди рощи была небольшая полянка. Больше всего мне нравилось сидеть там и читать письма, которые присылали мне сумерки. Я глядел на розовеющее небо, на неподвижные верхушки деревьев, на возвращающихся в гнезда птиц, на вползающий в деревню мрак, на луну, которая обнажала белоснежные пальцы ног. В такие моменты мне не было никакого дела до такой надоедливой штуки, как время. В полной тишине я закрывал глаза и наслаждался счастьем, медовым и сладким, как колыбельная. Когда из деревни раздавался звон посуды, мать принималась звать меня, выкликая мое детское имя [146] Детское имя — неофициальное личное имя, которое используется для общения в кругу семьи, между друзьями и соседями. . Зов плыл во тьме, но я всегда делал вид, что не слышу. Как я мечтал провести так всю ночь! Тогда я бы смог поболтать со звездами, росой, травами и светлячками. Все вокруг наполнял запах перегнившей опавшей листвы. Просидев долгое время в темноте, я с большой неохотой возвращался домой в компании легкого ветерка. Тогда я не понимал, что такое дом. Я знал, что это отправная точка моего пути и место, куда я должен в итоге вернуться.

В деревне было несколько домов, окруженных тайной. В них жили старики совсем преклонных лет. Они сидели в плетеных креслах, любовались сумраком, не издавая ни единого звука. Ничто, кроме воспоминаний, не имело для них никакого значения. Лишь малая часть их сущности все еще пребывала в этом мире, большая же часть уже обратилась в прах. С незапамятных времен они сидели вот так, глядя смерти в лицо, словно разыгрывая партию в шахматы. В финале их ожидала трагедия, и выигрывала всегда смерть. Пол в этих домах был покрыт мхом, на кухне сквозь него пробивались сеянцы, а в чанах для воды жили луны прошедших лет. Паутина, сгнившее зерно, остатки воды в битых кувшинах, тростниковая изгородь и сундуки красного цвета… Ах! Лучи солнца снова проникли в дом. Может быть, это случилось в последний раз? Когда-то я много раз испытывал желание войти в дверь такого дома, но так ни разу и не сделал этого. Ржавые сельскохозяйственные инструменты, заплесневевшие крышки кастрюль и горшков, деревянные скамейки, пустившие ростки, — обо всем этом я знал, но было там что-то, мне неведомое. Вот так и я вертелся снаружи вплоть до того дня, когда упустил свой последний шанс…

Помню, как вслед за бесконечными дождями наступала осень, и дикие гуси собирались на юг. Я знал, что придет день, когда и я уйду. Осень научила меня тосковать.

Как и все небольшие города к югу от Янцзы, мой родной городок представлял собой лабиринт, позволявший затеряться во времени. Дома здесь хранили отпечатки пальцев множества людей. Разные эпохи переплелись, наслоились друг на друга и смешались. Утро настоящего дня и утро вековой давности ничем не отличались с виду. Сегодня ворота скрипели так же, как несколько столетий тому назад. Солнце оставалось прежним. И ворота, вполне возможно, тоже были прежними.