Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Словно мать, увидавшая, что ее ребенок набедокурил, хозяйка торопливо выбежала из своей комнатки и уставилась на пса:

— Бобик, ты ослеп?

Пес мигом сообразил, в чем дело, и повесил голову, его удали как не бывало. Я пристала к хозяйке:

— Почему не возьмете пса на привязь, вдруг он кого-нибудь укусит? Что тогда?

Она подняла слабые веки, боязливо оправдываясь:

— Нет-нет, он не кусается!

Мое унижение теперь обратилось в гнев:

— Если не возьмете собаку на цепь, позвоню в сто десять [173] 110 — в Китае телефонный номер для экстренного вызова полиции. .

Услышав мои слова, хозяйка подняла бельевой шест, которым развешивала одежду, и попыталась огреть пса, бранясь на все лады:

— Ты почему своих не узнаешь? Ух, собачьи твои глаза, гляди, на кого бросаешься… — Пес же, трусливо пятясь назад, снова скрылся в своем темном углу.

Я смотрела на этот спектакль и понимала, что меня дурачат.

Одеревенелыми руками я прислонила велосипед к стене, одеревенелыми ногами шагнула на лестницу, кивнув хозяйке одеревенелым затылком.

Но чертов пес по-прежнему каждый день попадался мне на глаза. Кто его хозяин? Почему его так долго нет? Чем он занимается? Когда вернется? Каждый день, ложась под полог, я строила новые и новые версии. Хозяин собаки… Он превратился в человека-невидимку, поселившегося в одном со мной нунминьфане. Я знала, что этот человек существует и что он (или она) завел собаку. Вот и все, что было мне известно. Но встречаясь глазами с этим грязно-белым псом, я каждый раз проклинала его хозяина (или хозяйку). Доходило даже до фантазий: я мечтала, что узнаю, на каком этаже и в какой квартире этот человек живет, сделаю отмычку, проберусь к нему домой и переверну там все вверх дном.

Дом, где я жила, раскрывался медленно, точно картина в свитке: за каждой дверью была норка, в которой жил озиравшийся по сторонам зверек, с утра он одевался и выходил искать еду, ночью снимал одежду, валился в постель и спокойно засыпал. Норки разделялись тонкими, как бумага, бетонными стенами, но души этих зверьков были далеки друг от друга, словно между ними раскинулись реки и моря. Ряды норок выстраивались один над другим и, затвердев, превращались в цементное дерево; такие же деревья были справа, слева — повсюду, из них вырастали неровные строи, которые, множась и множась, заполнили все пространство у реки Дунцзян. Из речной влаги и волн приморского жара родилось особое дыхание этого места, путаное и пылкое, грубое и печальное.

За пять месяцев, проведенных на съемной квартире, я говорила только с двумя людьми: с квартирной хозяйкой и с беременной. И питала ненависть лишь к одному человеку: к хозяину собаки. Еще одну женщину (я называла ее «с третьего этажа») я крепко запомнила, хотя видела только в профиль; теперь я с изумлением понимаю, что ее появление на короткой ленте времени приблизило нежданную развязку.

Та квартира на третьем этаже, справа от лестницы, отличалась от прочих — ее дверь была украшена плакатом: иссиня-черный фон, по нему мчался черно-красный гоночный автомобиль в ореоле ослепительного сияния и видоизмененных надписей с названием автомобиля на китайском и английском, которые превращали изображение на плакате в миниатюрную арену, красочную и изящную. Казалось, дотронься до этого плаката — и окажешься в чудесной стране, далеко-далеко от всех остальных квартир. Я представляла, что здесь живет выпускник научно-технического вуза: полный амбиций, он приехал в дельту Чжуцзян искать работу — костюм с узкими брючками, в руке сумка с ноутбуком, короткие волосы уложены лаком, тонкие пряди стоят торчком, чистые ногти.

Но жилец, которого я увидела, разительно отличался от нарисованного моим воображением.

В тот вечер, возвращаясь домой, я медленно взбиралась по ступенькам и увидела ее. Взгляд, которым мы обменялись, пригвоздил нас к полу. Какой сокровенной была эта секунда: словно пара зверей с рентгеновским зрением, мы увидели друг друга насквозь, увидели тела, одежду, занятия, доходы и будущее друг друга. Мы глубоко вдохнули, почувствовав, как сердце поскреб ледяными коготками маленький котенок. Я была одета в темно-синий костюм с юбкой, черные чулки и черные кожаные лодочки на танкетке. Она — высокая, крепкая, в сочно-зеленых шортах с низкой посадкой, талия не мягкая, не гибко-змеиная, а по-здоровому грубая; полная грудь упруго распирает декольтированную ярко-фиолетовую кружевную майку, словно под ней — два помело; тонкие длинные брови, высокие скулы, необычно красный цвет губ — такой бывает только у Дракулы, когда он отлепился от человеческой шеи, — влажно-красный, источающий тусклый рассеянный свет [174] «…необычно красный цвет губ — такой бывает только у Дракулы…» — видоизмененная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). .

Это мой взгляд ее растревожил? Лицо девушки исказила гримаса. Да, она ослепительна, исполнена нежности и напитана соками [175] «…исполнена нежности и напитана соками…» — дословная цитата из романа Чжу Тяньвэнь «Записки из глухомани» («Хуанжэнь шоуцзи»). , словно ползущая змея, но ее изъяны все же бросаются в глаза:

сочно-зеленое — ярко-фиолетовое;

грубая талия — круглая грудь;

скулы — губы.

В выборе одежды ей не хватало опыта, она не знала, что матовым можно оттенить яркое, и оно засияет еще ярче, а обнажив все ложбинки и холмы, женщина превращается в стеклянную коробку, прозрачную и набитую всякой всячиной. Она не понимала, что и зачем скрывать, так неумелый преступник оставляет после себя уйму улик на месте происшествия. Она старалась превратиться в яркую взрослую столичную женщину, но глубоко внутри нее по-прежнему жила трусливая деревенская девчонка. Я с изумлением поняла, что красная спортивная машина висит прямо над ее головой, словно бантик. Теперь эта девушка смешалась до неразличимости и с убогими дверными проемами, и с аляповатым коридором, и с грубыми запахами, и казалось, что она и дом странно подходят друг другу. Она не была Лолитой, застрявшей между девочкой и женщиной, она несла в себе деревенский сумбур, спешку, суету, и в ее крепком спелом теле текла какая-то неведомая сила.

Мы смотрели друг на друга: темно-синее с черным против сочно-зеленого с ярко-фиолетовым.

Она вдруг ни с того ни с сего повернула свое упругое тело цвета раковин каури, нырнула в квартиру и захлопнула дверь.

Почему она не решилась пройти мимо меня, показать себя вблизи? Чутье ли подсказало, что в наряде есть изъян? Она вернется в квартиру, переоденется, поправит макияж, снова выйдет из дома и пойдет по улице, сверкая и переливаясь, как прекрасное сокровище. Мир, вот и я.