Гарри Беар - Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Проходившая мимо Дженка вчерашняя проводница хитро заметила: «Чем это вы там занимаетесь, молодой человек?». От этакого свинского вопроса у нашего героя опустились руки, но поднялось бешенство, объектом коего могла стать и означенная молодка. Старина плюнул и, присев на постели, надел-таки штаны. Старик с соседней полки, дождавшись, когда Дженк закончил эту трудоемкую операцию, немедленно указал на ошибку: штаны были надеты задом наперед. Дженк, багровея, поблагодарил деда, мысленно пожелав ему скорейшей кончины, и сел переодеваться… Покончив с этим, он взял мыло с полотенцем и бросился к туалету. Но и здесь его ждало разочарование. Навстречу ему шел благоухающий, свежевыбритый старина Хэнк и весело улыбался. Это означало, что очередь упущена и неизвестно, сколько придется ждать… Прокляв на месте подлого Хэнкинса, Дженк дошел до конца вагона и уселся на нижнюю пустую полку перед дверью, ведущей к вожделенному туалету.

Около него сидело и стояло человек семь! В числе ожидающих были две девочки лет четырнадцати, сразу же заинтересовавшиеся появлением бородатого джентльмена. Они были готовы поддержать с ним любой разговор об искусстве, жизни и любви… Но старина Дженкинс тут же опошлил все самым бездарным образом: «Девочки! (Бедняжки заулыбались.) Кто тут крайний в уборную?». Девочки тупо уставились на Дженка и демонстративно промолчали. Это был их слабый протест против пошлости жизни, и это нужно было понять. Дженк не понял и вопрос настойчиво повторил. Он немедленно растаял в глазах маленьких героинь еще не начатого романа… Добрая старушка из туалетной очереди сказала, что последняя она, хотя девчонки могли б и пропустить, что ей за семьдесят, да и молодежь обнаглела! Дженк решил не умываться и не делать пи-пи…

Народец в вагоне поезда подобрался по большей части хороший. Люди пили чай, ели куриц и колбасу, стучали в домино, а кто-то, отрешившись от жизни действительной, погружался в жизнь придуманную: тут были и журналы, и приложения к ним, и книги серьезные, и наоборот, и даже вовсе несерьезные… Всем этим шуршала, наслаждалась и сим жила самая разнообразная публика, одетая прилично, «приятно взглянуть» и «так себе». Один брутальный хлопец был, кажется, и вовсе в трусах.

Товарищи посолидней, поднаторевшие в вопросах самообразования, хмурились и с серьезным видом углублялись в чтение «настоящей» классики, под коей они разумели Валю Пикуля и Юлю Семенова, а также обернутые в газеты издания «Зарубежного детектива». Другие проглатывали советское детективное чтиво, заполнявшее всякие «Искатели» и «Подвиги». Кто-то удовлетворялся и сатирическими статейками «Крокодила» али «Чаяна»… Лишь старины несколько выделялись из стройной картины обожателей уголовно-приключенческого мира; Хэнкинс читал толстый роман Уильяма Фолкнера, а Дженк в который раз перечитывал роман «Солярис» Лема. Очевидно, чтение весьма занимало их, так как они совершенно пропустили вопрос, с которым к ним обратился худощавый сосед с подрагивающими руками.

– Вы что-то сказали? – переспросил вежливый Дженкинс.

– Козла, говорю, давай забьем! – повторил старик.

– Козла? – изумился Дженк. – Мы вообще-то животных любим…

– Эх ты, дурдыла! – махнул рукой старичок. Другой сосед, помладше первого, одобрительно хмыкнул, в руке он держал домино.

– А что, и забьем! – крикнул с верхней полки Хэнкинс. – Или колбасу нарежем…

– Ты, что опять жрать захотел? – возмутился Дженк. Дело в том, что продукты были куплены вскладчину, а Дженк всегда подозревал Хэнка, что тот ест много больше половины.

– Эх ты, недотепа, – спрыгнул на пол Хэнкинс. Старики загоготали, и приятель выдал Дженку не совсем лестную характеристику. – Он у нас малый глупый, но добрый!

Сообща доминошники растолковали опешившему Дженку, что «колбаса» и «козел» суть древней игры, и животного тут никто убивать не собирается, да и где его в поезде найти-то? При этом объяснении поклонники черных прямоугольников не скупились на нелестные для Дженка эпитеты, характеризующие, впрочем, скорее, его умственные способности, нежели душевные качества. Поняв все, Дженк стал изворачиваться и оправдываться: «Я пошутил, я сразу все понял… я – в аллегорическом..», но ему ничуть не поверили! «А ну играть, дурдыла!», – закончил полемику старичок-игровичок.

Дженкинса убедили превратить свою полку в ристалище для сражений, причем, пока он запихивал постель наверх, все места на его полке заняли другие. Пришлось Дженку расположиться на полке напротив, которую занимала весьма моложавая дамочка лет сорока пяти. Дама заметно обрадовалась такому соседу, и на вопрос старика о возможном беспокойстве заметила, что молодой человек на постели ей никак не помешает… Это заставило Дженка густо покраснеть и подвинуться до такой степени, что его N-ное место занимало с соседской полкой минимальный сектор соприкосновения. Это стало затруднять внутри вагонные передвижения, так как полки старин были как раз посредине вагона. Но Дженку уж было совсем наплевать на чужие проблемки.

Сама же игра в домино носила для Дженкинса характер мучительный и неприятный. Хотя он быстро уяснил ее нехитрую суть, одобрения других игроков никак служить не мог… Даже, когда ему удавалось закончить партию первым, старичок-игровичок презрительно хмыкал и замечал: «Вот ёшкин кот, и везет же дурдылам!». Дженкинс всякий раз норовил заткнуть старичку рот, но умные реплики на его замечания приходили как раз к следующей фразе старика, на которую также необходимо было подыскивать ответ. Хэнкинс, как всегда, сумел быстрее адаптироваться, к игре же он и вправду проявлял интерес неподдельный. Старики как-то сразу приняли его на «вы», в то время как Дженку все безбожно тыкали…

Первый старик, все это и затеявший, имел внешность спокойную и крепкую: седые волосы, осунувшийся, но четкий профиль, бойкие глазки. Ничто не выдало бы его преклонного возраста, кроме безнадежно трясущихся рук. Ходы старичок-игровичок делал с каким-то особым азартом и пристукиванием, хотя вагонная полка мало подходила под доминошный стол… Второму старику было едва за пятьдесят; его поредевшие, но еще темные волосы были тщательно уложены, одет он, в отличие от старин, был по-фирме: рубашка западного производства, выглаженные брючки, кроссовки «Адидас». Старины, по сравнению с ним, выглядели ужасно по-домашнему: мятые спортивные штаны, изрядно поношенные тапочки, отечественные майки, плохо державшие краску трафарета. И, хотя провожают по уму, но встречают-то – сам знаешь, читатель…

Быстро наскучив подобной игрой, Дженк все же нашел возможность улизнуть в туалет, предоставив свое место дамочке. Пробравшись в тамбур, старина Дженк сначала отследил однообразный пейзаж за окном, затем решил закурить. Вошли двое мужчин и, не прерывая разговора, закурили по папиросе. Дженк щелчком выбил штук пять сигарет «Вега» на грязный пол тамбура, успев, правда, зацепить шестую. Из соседнего вагона, как черт из табакерки, выскочила проводница. Заметив свинство, бабенка потребовала у Дженка объяснений. Дженк тут же соврал, что не знает, кто напакостил. Проводница пообещала «отследить свинью» и начистить ему рыло, после чего исчезла. «Дали бы по морде-то, гы-гы,» – благодушно заметил один из куривших. Дженкинс взвыл и пропал в недрах следующего (не своего) вагона.