Гарри Беар - Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Вагонная жизнь имеет к своим открытым недостаткам еще и некоторые таящиеся до поры достоинства. К ним, безусловно, относятся: беседы с попутчиками о бренности бытия и неустроенности России, возможность несколько дней законно ничего не делать, рассматривание пейзажа за окном, прогулки по несчитанным стоянкам Великой Империи. Недостаткам тоже перечня нет: ощущение как зримого, так и незримого присутствия подле минимум трех абсолютно незнакомых пассажиров, необходимость постоянно «держаться в рамках», лишение привычного комфорта, обще вагонный туалет, вероятная возможность где-нибудь отстать и пополнить, таким образом, число жителей одного из закоулков на достаточно неопределенное время. Наконец, возможность мелочной опеки со стороны умудренных жизнью пассажиров, «мысль имеющих поучать».

Все достоинства вагонного существования обрушились на благодушествующего старину Хэнка, все недостатки – на опешившего Дженка. К вечеру, когда все более-менее успокоилось, а перспектива улечься спать замерцала в сознании достаточного количества людей, Дженк разговорился в курилке с каким-то малым лет тридцати. Малый представился коренным одесситом и быстро тараторил что-то, не давая старине вставить слова. Жизнь пнула его далеко в сторону от родного града, но каждое лето он возвращался в «alma mater», чтоб погрустить и навестить друзей. Вскоре, изложив свою биографию, малый умолк и, поправив очки, воззрился на Дженка. Дженк молчал и обдумывал день предстоящий: сколько осталось продуктов, выйдет ли поганец дед на какой-нибудь станции, не забыл ли Хэнк адреса.

– Вы, товарищ, может, думаете, что я это так разболтался, скуки ради?

– Ничего я не думаю, – вяло ответил Дженк.

– Ну, вы, кажется, немного обиделись? – очкарик проявил участие.

– Да ну, нисколько, наоборот совсем…

– Я и говорю, в Одессосе отдых так отдых, это вам не Сочи какой-то и не Краснодар!

– «Где бы ни отдыхать, лишь бы не работать»! – изрек Дженк.

– А вы где работаете или учитесь, если не секрет, конечно?

– Не секрет! – сказал Дженк-студент и вдруг выдал почему-то. – Мы вообще-то с приятелем на работе тут, а вовсе не…

– На работе, тут в поезде? – изумился малый.

– Короче, если честно, мы из безопасности, – Дженк сделал грозный вид. – Только не сболтните никому, сами понимаете! Слушаем тут, что народ говорит, недовольство проявляет…

– А что он говорит, – засуетился хлопец. – Чего наш народ сказать такое может, нехорошее?

– Всякое люди говорят, и напрасно, – насупился Дженк.

– Да, конечно, товарищ, есть и такие, – засуетился хлопец.

– А потом болтанут такие чего не следует, а огребают-то по-полной, сами понимаете, – продолжал пугать Дженкинс.

– Извините, товарищ! Я сейчас… – очкарик дернул на себя дверь уборной. – Простите, я недолго.

– Да, пожалуйста.

Малый закрылся в туалете и не высовывался оттуда минут пятнадцать. «Эй ты, выходи, я пошутил!» – постучав в дверь, сказал Дженкинс, которому захотелось облегчиться на ночь. Ответом ему была так называемая гробовая тишина. Дженк прислушался: из туалета не доносилось ни одного звука, хотя, возможно, все заглушал стук колес… «Пусть посидит! – решил Дженк, потоптавшись у туалета, – еще бы деда сюда!». Сладкие мечты посетили старину в этот неудачный для него день, и он с легким сердцем отправился спать. Хлопец же ночью таинственно исчез из вагона.

Многие пассажиры уже улеглись, кто-то уж сопел и храпел во сне. Другие же лежали так бесшумно, что заставляли усoмниться в своем существовании… Летняя южная ночь властно вторгалась в трусливо дрожащий вагон, чтобы до рассвета держать его в своем оцепенении… Итак, все стихло, стихнем и мы.

И вот старины в Одессосе! Портовый город сразу же обрушил на них поток шума и воя… Завывало все и вся: машины, кричащие клаксонами, люди, громко выражавшие свои мнения по самым разным вопросам, сбесившиеся трамваи и автобусы, прущие куда попало по воле своих нахальных водителей, торговцы и торговки сразу у вокзала или чуть дальше – на Привозе.

Старины взялись за свои полегчавшие сумки и тронулись, их « одессея» только начиналась… Благополучно миновав привокзальную площадь, Дженк и Хэнк очутились на островке зелени, где стояла пара скамеек и висела табличка с буквой «Т». Оставалось лишь выявить нужный трамвай, который бы доставил их до нужного места. Однако другие граждане, находившиеся на остановке, «ничего тут не знали», и старины стали тыкаться возле остановки, как недельные щенки возле сукиных сосцов… Номеров трамваев, едущих в «та сторона», либо не называлось вообще, либо называлось так много, что это невольно внушало недоверие. Промаявшись с полчаса, старины наконец-то обратились к одной из торговок цветами, которая давно сердобольно за ними наблюдала.

Добрая старуха пообещала сказать им, «все как есть», но при условии, если они обзаведутся букетами цветов неизвестной им породы по три рубля за каждый. Старины поломались, но желание после трехсуточной езды принять душ и завалиться в настоящую постель пересилило меркантильные соображения… Букеты были куплены, а номер нужного трамвая оказался священной «тройкой». «Ничего! Цветы тетке подарим», – грустно заметил Дженк своему приятелю в трамвае. «Мы уже приобрели тете Гере коробку конфет за пять восемьдесят!» – сообщил Хэнк. «Коробку я сам съем, а цветами пусть подавится,» – заметил Дженкинс, намереваясь уж слазить за ними в сумку. «Я те съем! – возмутился старина Хэнк, – все ей подарим!». Так они ехали остановок пять…

На шестой сообразительный Хэнк заметил, что водитель совсем не объявляет названий остановок, полагая, очевидно, в городе приезжих это делом излишним. После долгих препирательств в поход был отряжен Хэнкинс – инициатива оказалась наказуема, увы. Выскочив на очередной остановке, Хэнк, замирая от страха, бросился к первому вагончику (по глупости, старины уселись во втором) трамвая. Добравшись до кабины водителя, он просунул туда свою очкастую голову и вопросил: «Слушай, товарищ!»… «Что, война началася?» – отреагировал веселый водила.

– Да нет! Когда будет Т-ская улица? – старине было не до шуток.

– При движении трамвая разговор со мной запрещен! – водила быстро закрыл стекло прямо перед носом старины. Пришлось ждать полной остановки трамвая.

– Так, когда остановка, друг?

– Такой остановки нет, приятель!

– Как это нет? Не в тот трамвай, что ли сели? – Хэнк был потрясен.

– Ну что ты прицепился, как энтот лист к энтой ж…?

– Понятно, а все же?

– На этой улице остановки нет, сойдешь на Гварде! Понял?

– А-а… почему на Гварде? – промычал Хэнкинс.