Валерий Строкин - Иван-Царевич — Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках [СИ]

Руфий поднялся.

— На казнь смотреть не хочу, не эстетично — крики, толпа, кровь. Пятнадцать кочанов капусты, — царь с досадой поморщился, одернул мундир. — Как я выгляжу?

— Превосходно, — ответил старший советник.

— Прелестно, — проворковал лысый.

— Батюшка царь, смилуйся! — прокричал из толпы женский голос.

К помосту сквозь строй стражи пыталась прорваться молодая женщина, это ей почти удалось. Солдаты отлетали от неё, словно соломенные снопы.

— Говори, — царь взмахнул рукой, прекращая безобразие.

— Кто такая? — напустился на женщину старший советник.

— Хочешь получить пятнадцать суток за нарушение общественного беспорядка? — уточнил младший.

— Батюшка-государь, отец милостивый, Ульяна я, богатырка-поляница, владелица «Ярилы», — затараторила Уля.

— Это как? — насурьмленные брови Руфия удивленно взметнулись.

— Блинная так называется, — Уля улыбнулась, — блины, они же как вёдрышко.

— Ясно, что хочешь?

Уля показала на Бориса:

— Жених он мой.

— Вот как? Уже интересно, — Руфий улыбнулся и сел в кресло, пальчики нетерпеливо забарабанили по коленям. — Ты продолжай. Итак, он сын царский?

— Не знаю, — Уля покачала головой, — он жениться на мне обещал. Говорил, что царевич.

Руфий посмотрел на бледного Бориса. Парня поставили на колени, голову положили на плаху. Палач поигрывал топориком, ожидал последнего распоряжения.

— Что скажешь, сын Берендея?

— Мы… мы поспорили, — выдавил Борис.

— По делу отвечай, — прикрикнул лысый советник.

— Да.

— Вот я и говорю, царь-батюшка, — вмешалась Уля, — что согласно нашего закона: если женщина хочет взять жениха из-под топора…

— Про законы мне можешь не говорить, — перебил Руфий. — Я сам закон.

— Не путай, — старший советник погрозил Уле пальцем.

— Я и говорю, что его царь-батюшка согласен, — Уля молитвенно посмотрела на Руфия.

— Почему знаешь?

— Сына женить — не под топор уложить, — резонно заметила богатырка.

Руфий рассмеялся.

— Ты, девка, не промах. Хорошего муженька присмотрела, с перспективой.

— Люб он мне.

— Люб? — Руфий усмехнулся. — Не верю в любовь с первого взгляда. Что скажешь, царевич?

— Чтоб я, да женился? — фыркнул Борис.

— Последнее желание осужденного — закон, — Руфий взмахнул платком.

— Рубите голову, — распорядился старший советник.

— Чтоб я, да женился тут же! — закричал во все горло Борис. — Я это хотел сказать. — Ульяна с радостным воплем кинулась к царевичу, вырвала его у стражников, отпихнула в сторону палача. Заключила Бориса в крепкие объятия.

— Ты что, дурачок, раньше сказать не мог? Ждал последнего момента, — богатырка поцеловала царевича. — Теперь ты мой, навеки.

Руфий оставил кресло, подошел к краю помоста.

— Подойдите ко мне.

Борис и Уля, крепко держась за руки, встали перед царем. Руфий обвел взглядом горожан.

— Видите, какой я царь — справедливый и милостивый?

— Видим! Славим тебя, батюшка! — закричали на площади.

Руфий улыбнулся, помахал платочком.

— Да, я такой — добрый и хороший, капусту свою топтать разрешаю, — он сердито посмотрел на сладкую парочку — Ульяну и Бориса. — Счет, красна-девица, тебе позже вышлю.

— При чем здесь я? Он топтал, вы его папаше и высылайте.

— Молодец, богатырочка, — Руфий потер ладони, — неплохая идея. Его отцу тоже счет выставлю. Пусть Берендей раскошелится. Что, царевич, понял наконец, что твоя голова, как и мои кочаны, на плечах не крепко держится?

— Понял.

— Раз понял, держи, — Руфий торжественно снял с руки два перстня, протянул Борису. — Повернитесь к людям и обменяйтесь перстнями.

Царь встал между женихом и невестой, поднял их окольцованные руки.

— Отныне и на веки вечные объявляю вас, согласно вашего обоюдного желания, — Руфий не смог удержаться от улыбки и сарказма, — объявляю вас перед честным миром мужем и женой.

— Горько! Горько! — заскандировали на площади.

— Поцелуйтесь, дети мои. Так и быть, право сеньора на первую ночь уступаю, — Руфий довольно оскалился. Запрокинул голову, посмотрел в карие глаза невесты и зябко поёжился. — Шутка, — пробормотал царь, вырывая руки.

— Вы царь, а не сеньор, — сказала Уля.

— Повезло тебе царевич, у нее характер, как и язык. — Руфий взобрался на помост.

— Горько!!!

Борис несмело потянулся к девушке.

— Тоже мне, мужик, — усмехнулась Уля. Она схватила царевича за уши и притянула к своим сахарным устам. Борис испуганно застонал.

— Горько!!! — весело ревела площадь.

— Не знаю, повезло ему, что казни избежал или нет? — пробормотал Руфий, глядя сверху на целующуюся парочку.

…Оскар надвинул на глаза берет. Из всех людей он один не кричал: «Горько». С удивлением размышлял о превратностях судьбы, о старом камне и о его все ещё действующих пророчествах… «Значит, Ваня погиб, — Оскар дотронулся до берета, но не снял, — а этого дурня оженили…»

Вспомнился утренний неприятный инцидент, когда приехал на паромную станцию и стал торговаться с паромщиком о цене за перевоз, кто-то увел коня. Осталась уздечка, привязанная к борту парома.

Чему быть — того не миновать. Оскар стал выбираться из толпы. «Теперь, когда конкуренты самоустранились, у меня прямая дорога на царство. Осталось вопрос с яблоками решить». На решение этого вопроса у него были свои, особые, соображения…

«Хорошо живут садовники в царстве Руфия, особенно если они главные», — думал Оскар, стуча медным витым кольцом в высокие деревянные ворота. Во дворе злобно забрехали собаки. Оскар не прекращал стучать.

— Иду! Иду уже! — донесся голос. В воротах приоткрылось небольшое оконце, достаточное для того, чтоб в него заглянула толстая, лоснящаяся, что-то жующая морда.

— Чего ломишься?

— Мне главный садовник нужен, — Оскар вежливо улыбнулся.

— Я не главный, а старший. Ты кем будешь?

— Царевич Оскар, — царевич отвесил галантный, на западный манер, поклон.

— Вроде похож, — морда ухмыльнулась. — Вас в последнее время, как собак. Одного сегодня едва не казнили.

— От плахи до девахи один шаг, — Оскар заговорщицки подмигнул.

Рожа гукнула, хлопнуло окошко, послышалось лязганье отодвигаемых запоров.

— Уймитесь, окаянные! Закройте пасть! На место! — гаркнул старший садовник на беснующихся собак, после чего скрипнула, открываясь, половинка ворот. — Входи, не бойся.

Перед Оскаром возвышался очень круглый, если угодно — пузатый, человек. Широкое, с обвисшими щеками и подбородком лицо обрамляли рыжими кустами бакенбарды, сходясь на провисшей от тяжести нижней челюсти в вытянутую, трапециевидную, завитую и напомаженную на манер древних халдеев бороду. За спиной хозяина, у крыльца, высунув красные языки, лежали три огромных черных пса. Оскар, задрав голову, посмотрел на четвертый ярус скромного домика старшего садовника. В верхнем окошке трепетало пламя лампы. Скромненько и со вкусом.