Валерий Строкин - Иван-Царевич — Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках [СИ]

— Однако, — прошепелявил Серый, — не такой ты легкий. Со мной, попрошу, поосторожнее. И знай, что так шифроваться могу несколько часов.

— Тогда вперед, во двор к Руфию.

— Только в бока не стучи, почки болеть будут, — взмолился Серый.

Иван послал Маше воздушный поцелуй, конь заржал, поднялся на дыбы и рванул с места в карьер.

— Жди нас с яблоками, — прокричал Иван.

Серый фыркнул, быстрее заработал копытами, набирая скорость, слыша, как все громче и пронзительнее свистит в ушах ветер, треплет гриву и хвост-флажок.

«Эх, жись моя конская», — ликуя, подумал Серый…

Они карьером пронеслись по улицам посада, обращая на себя внимание баб, кричащих и свистящих вослед детишек, удивленно вскидывавших глаза мужиков. Не доезжая до площади, царевич повернул Серого в знакомый переулок и вскоре увидел обновленную вывеску «Ярило и Берендеев сын».

— Стоять, — приказал Иван. Быстро спешился. Конь и человек принюхались.

— Блины с грибами и гречаники, — прошептал, облизываясь, конь.

Из дома вышел высокий дородный мужчина в индиговой рубахе, перетянутой красным шнурком. Иван соскочил с коня.

— Гой еси, Борис, — кинулся с объятиями к старшему брату.

— Ванька? Ты ли? Вернулся, дурак! — закричал Борис, крепко обнимая брата, хлопая его по спине. Он увидел богатырского коня. — С конем, это не на щите. Молодец, братан, — Борис отстранил Ивана, заинтересовано подошел к жеребцу.

— Красавец, ничего не скажешь. Добыл, значит, — в голосе прозвучало сожаление, — мне Оскар говорил, что тебя Руфий за жеребцом царя Кусмана послал. — Борис протянул руку к Серому, тот попятился.

— Осторожнее, — предупредил Иван, — он дикий.

— Я и не таких объезживал, — усмехнулся Борис, поднимая руку и приближаясь к коню.

Верволк предупреждающе заржал, вскинулся на дыбы. Копыта мелькнули перед лицом Бориса.

Старший брат отступил.

— Согласен, совсем дикий. — Окинул брата пытливым взором. — Поглядеть на тебя, Ванюша, — со всех сторон удача. Все получается.

— Стараюсь, — Иван пожал плечами.

В дверях появилась Ульяна.

— Здравствуй, Иван-царевич. Я думаю, с кем это муж разговаривает? — Ульяна сбежала с крыльца, звонко расцеловала Ивана в обе щеки.

— Здравствуй, Ульяна, — царевич покраснел.

— Пойдемте в дом, я тебя, Ваня, свежими блинами угощу с боровичками. — Ульяна обняла широкую талию Бориса. Старший брат недовольно кашлянул.

— Если бы я знала, что ты брат Бориса, то не отпустила бы в тот день, так просто.

— У меня времени не было.

— Ладно, пойдемте в дом, — подал голос Борис. — К блинам и водочки найдем.

— Спасибо, но у меня и сейчас нет времени. Попозже?

— Успеешь, никуда от тебя молодильные яблоки не денутся, — пробурчал Борис.

— Да не в яблоках дело, — с досадой ответил Иван.

— Я Оскару передачи каждый день ношу, он не в чем не нуждается, — сказала Ульяна. — На двоих.

— Почему на двоих? — удивился царевич.

— С ним еще один заложник сидит, — Борис рассмеялся. — Принцесса Анжела, выкуп ожидает от мачехи.

— Оскар сидит вместе с принцессой?

— Руфий и на камерах экономит. Пойдем в дом. Отдохнешь с дороги, расскажешь, что приключилось.

— Нет, мне срочно к Руфию.

— Конечно, — сухо сказал Борис, чувствуя, как разгорается внутри раздражение и нелюбовь к младшему, удачливому брату. «Дуракам везет», — в который раз с тоской подумал он. Поймав укоризненный взгляд Ульяны, виновато потупился.

— За городом, по левую сторону от привоза, есть холм с березовой рощицей, видел?

— Знаю.

— Роща Леля и Полеля, — добавила Ульяна, поднялась по крыльцу и скрылась в трактире.

— Там меня до вечера невеста ждать будет.

— У тебя и невеста уже есть?! — воскликнул старший брат. — Ну, ты даешь! — Борис сердито схватился за бороду.

— Ты её к себе возьми, если что.

— Если что?

— Вдруг Руфий меня прихватит.

— Он может, — лицо Бориса озарила улыбка. — Возьму невесту, не волнуйся.

— Объясни ей, как к дому нашему доехать, сможешь — проводи, и там пусть ожидает.

— Надо будет — провожу, — пообещал старший брат.

— Спасибо.

— Да, братец Ваня, время в дороге ты зря не терял, и конь у тебя богатырский, и невеста. Кто такая?

— Царевна Маша, младшая дочь царя Далмата.

— Царевна, — присвистнул Борис. — Говорят, у Далмата денег куры не клюют, как у Креза.

— Не знаю.

Появилась Ульяна с полной миской блинов, начиненных грибами.

— Отведай так, раз торопишься.

— Ой, спасибо, — Иван благодарно посмотрел на Улю. — Хорошая у тебя жена.

— Не жалуюсь, — выдохнул Борис.

Громко и возмущенно фыркая, в круг людей просунулась конская голова.

— И ты попробуй, — Ульяна принялась угощать Серого. Миска быстро опустела.

— Я принесу еще, — сказала Уля.

— Спасибо, нет, пора в дорогу.

— Пусть овсо трескает, — Борис покосился на длинный розовый язык, облизывающий миску.

— Выполнишь мою просьбу?

— О чем разговор.

— Благодарю, — Иван похлопал брата по плечу, — если все выгорит, мы к тебе заедем, если нет, обо всем сам скоро узнаешь.

— Я таких вкусных блинов приготовлю, — пообещала Уля.

— До скорого, еще раз спасибо. Не забудь, про Леля и Полеля, — Иван взял коня и повел со двора.

— Хороший у тебя брат, — сказала вослед Ульяна.

— Почему?

— Вот я и говорю: что он добрый.

— А я не хороший? — нахмурился Борис.

— И ты. У тебя своя хорошесть, — Уля обняла мужа. — Вот конь у него странный.

— Блины сожрал.

— Да нет. Он мне потом спасибо сказал.

— В хозяина пошел, — Борис рассмеялся, — ну ты и выдумщица, — он крепче прижал к себе Ульяну.

Во двор вошла бригада плотников с пилами и топорами. Сняли шапки, поклонились.

— Гой еси, хозяева, отобедать бы…

После обеда царь Руфий любил возлежать в горнице, на стопке лебяжьих пуховиков. Так в дрему быстрее сорвешься и почитать что-нибудь с удобством можно. Царь лениво просматривал «Тридевятые ведомости». Частную хронику пропускал — там, как обычно, врали про царские дворы; а царские дворы — про все остальное. Самореклама. Афоризмом недели была фраза: «У одних деньги — цель жизни, у других они уже есть». Руфий рассмеялся. Истинно сказано. На глаза попалась статья «Ладья для Сна», некий автор занимался историческими изысканиями, как и откуда на Руси пошли кровати. Руфий зевнул, поворочался на одре, удобнее умащиваясь на перинах.

«…Первое в Древней Руси письменное упоминание о кровати относится к 12 веку. В «Слове о полку Игореве» повествуется о том, как киевский князь рассказывает о дурном сне: «той ночью, с вечера одевали меня черным саваном на кровати тисовой».

«Дурной сон. И мне приснился дурной сон. Вернулся Иван-царевич и говорит: «Смотри, царь, какого тебе коня привел». Приводит его в зал, а это огромный волчище, как прыгнет мне на грудь, как схватит за… Я проснулся». Руфий сложил газету — как всегда ничего интересного.