Андрей Рябоконь - Искушение чародея (сборник)

Лапкин резко нажал на кнопку звонка. Некоторое время в квартире было тихо, и Эдик уже собрался повторить, но дверь открылась, и на пороге выросла Ксения Удалова, мать Максима.

— Здравствуйте. Макс дома? — спросил Лапкин. Маму своего приятеля он немного побаивался.

— Максимка! Тебя! — крикнула тетя Ксюша, однако предупредила: — Вы проходите, только ненадолго. Ему учиться надо.

То, что открылось их взору, потрясло впечатлительного Эдика. Удалов-младший сидел за столом и учил. Перед ним лежали два учебника физики, старый и новый, какой-то толстый словарь и тетрадь, густо исчерканная формулами. Видно, Максимка не просто учил, но и пытался что-то решать. В первую минуту Макс даже не обратил на своих приятелей внимания, а когда, наконец, поднял голову, на его полноватом лице промелькнула гримаса недовольства.

— Здорово! Пошли погуляем, — с места в карьер начал Лапкин.

— Не сейчас, ребята, — Удалов лишь покачал головой. Его было не узнать. — Прежде разберусь со всем этим, — он кивнул на стол. — Вы лучше вечерком зайдите.

— Брось, — откладывать прогулку на вечер Эдик не хотел. — Все равно не спросят. Ты лучше посмотри, какая погода! Благодать! Сашку с собой возьмем.

— Не пойду, — Удалов тяжело вздохнул. — Я сегодня решил новую жизнь начать. Каждый день по четыре часа занятий.

Славка взглянул на Эдика, словно говоря: «Вот видишь! А ты не верил!»

Однако Эдик решил не сдаваться.

— Чудак! Кто же новую жизнь начинает с воскресенья? Надо с понедельника. Хочешь, завтра вместе начнем?

— Да я бы с радостью, — в голосе Удалова промелькнуло колебание. — Просто решил сегодня. Вернее, уже даже начал. А вы завтра присоединяйтесь. Лады? — и он посмотрел Лапкину в глаза.

«Оставьте меня в покое. Ну, пожалуйста. Мне же и так трудно», — прочитал во взгляде Удалова Лапкин. В свою очередь Эдик собрал все силы и так же, взглядом, попытался сказать: «Ты идешь с нами. Брось дурить. Все начнем учиться с понедельника. А сейчас пошли в парк». Он еще не досказал до конца, как почувствовал, что с Максом что-то произошло. Удалов безвольно поднялся и двинулся к двери, согласно кивая:

— В парк, так в парк.

Рыжиков застыл с разинутым ртом, потом перевел взгляд с Удалова на Лапкина и обратно, но понял только одно: Максим передумал и согласен идти гулять. Только почему-то хочет идти так, не одеваясь и не обуваясь.

— Оденься, — сказал Славка машинально, но Максим не расслышал и уже взялся за ручку двери.

— Ты что? Так и пойдешь? — тут же присоединился Эдик. — Одевайся.

Так же безвольно Удалов сунул ноги в туфли и накинул куртку. Он даже не посмотрел на мать, выглянувшую в коридор и с укоризной провожавшую взглядом сына. Дверь закрылась, как надежда на новый образ жизни, и приятели спустились по лестнице во двор.

Легкий ветерок обдул лица. Максим вдохнул раз, другой, и с недоумением огляделся. Впечатление было такое, словно Удалов абсолютно не знает, как оказался на улице. В душе Лапкина в который раз на протяжении утра зашевелилось все то же смутное чувство. Удалов провел рукой по непричесанным волосам, тряхнул головой и пробормотал:

— Ну и черт с ним!

— С кем? — поинтересовался Рыжиков.

— Просто с ним. Куда пойдем?

— Ты сам сказал: в парк.

— Я? — удивился Максим.

Эдик не отрывал от него взгляда. В голове отчетливо шевелилось: «В парк думал идти я, но вслух-то я этого не произносил!» И следом, как озарение: «Может, гипноз?»

Лапкин быстро перебрал в голове события последних часов. Муха, севшая на стену после его мысленного приказа. Удалов, согласившийся на прогулку, хотя Лапкин говорил взглядом. Да и не помнил Максим собственного согласия… Но насекомых загипнотизировать невозможно! Уж это Лапкин точно знал. Значит, случайность? А вдруг нет? Лапкина затрясло от возбуждения. Перед глазами завертелась сцена: внушение учителю, восхищенный и недоумевающий класс, долгожданная пятерка…

Однако делать выводы было рано, и Эдик решил поэкспериментировать.

Первым объектом он выбрал здорового кота, лениво сидевшего рядышком с тротуаром. Кот как раз вальяжно повернул голову, и, как только взгляды встретились, Лапкин собрал всю силу воли и начал мысленно твердить: «Я собака. Я большая злая собака».

Кот немедленно встрепенулся и вгляделся внимательнее. Неясно, понял ли он, что на самом деле Лапкин — собака, или просто решил, что перед ним заурядный хулиган, однако хвост взметнулся трубой, и животное припустило во всю прыть.

«Не доказательство», — подумал Лапкин и стал выбирать очередной объект.

Шедшей навстречу девушке он попытался внушить представление о своей мужской красоте и был вознагражден ослепительной улыбкой. Одинокому, невесть откуда взявшемуся на Пушкинской солдату передал взглядом, будто перед ним — генерал. Солдат, к изумлению Удалова и Рыжикова, вдруг перешел на строевой шаг и лихо отдал ребятам честь. Наконец, апофеозом Лапкину удалось загипнотизировать продавщицу мороженого, и приятели получили не только по порции эскимо, но и сорок копеек сдачи с воображаемого рубля.

Однако тут Эдик сам испугался содеянного и присмирел, опасаясь, что его маленькая тайна станет известна всем. К счастью, ни Славка, ни Макс ничего не поняли. К мороженщице Лапкин подошел один, и давал ли он деньги, мальчишки не видели.

Больше чудес в этот день не было, и он закончился так, как заканчиваются все воскресенья: телевизором, ужином и сном. Разве что последний пришел не сразу, с трудом одолев вставшие на его пути радужные мысли об открывшихся перспективах и мечты.

Хотя кто может похвастаться, что всегда засыпает вовремя?

И наступил понедельник с его неизбежным сознанием начала бесконечной учебной недели. В первый раз оно не оставило тяжести в сердце Лапкина. Наоборот. Он жадно, хотя и с волнением, ждал. Ждал урока физики, и тот пришел как положено, на втором часу занятий. И, как положено, начался он с опроса.

В последний момент Лапкин струсил. Он опустил глаза и сидел тихо, боясь ненароком привлечь внимание учителя. А тот, видно, и не думал вызывать Эдика. Наверно, не хотел портить себе настроение. В этот день Василий Иннокентьевич спрашивал только лучших, и прекрасны были ответы и их оценки. То и дело раздавалось: «Садись, пять!» И тогда в душе Лапкина вновь проснулась заветная мечта.

И он решился. Все так же, не вставая с места, он уставился Василию Иннокентьевичу в глаза и как можно тверже и сильнее мысленно произнес: «Я только что ответил. Я только что все ответил».

Василий Иннокентьевич встрепенулся и, к удивлению всего класса, произнес:

— Лапкин, ты разве забыл, что после ответа надо подавать дневник?

Урок давно закончился, а Эдик все еще сидел в классе. Что-то перевернулось у него внутри, и казалось, будто он падает с большой высоты и скоро последует сокрушительный удар. Воздух свистел от огромной скорости, и в его свисте слышалось: «Дурак! Надо было внушать, что не просто ответил, а ответил отлично! К ответам-то твоим все привыкли! Дебил!»