Александр Рожков - Рожденный Богом

– Во, нашла, – из-под гор посуды была извлечена старая кастрюля, место которой на помойке.

– Ба, может стоить купить новую? – с сомнением посмотрела Маруся на то, как в посуду наливается вода, и она же течет из нее – на дне дырка образовалась.

– Ну вот еще, такие деньжищи тратить. Обойдемся и этим, – с силой плюхнула она кастрюлю на плиту. – Иди, давай, неча тут торчать. Приготовлю – позову.

Маруся только вздохнула, опустив маленькие плечики, а потом, махнув рукой, ускакала в комнату. Она уже привыкла к бабушкиной манере общения и даже не злилась на нее, когда та вдруг начинала на нее кричать и замахиваться руками. Вот только ударить она никогда не посмеет.

Кира Кирилловна в это время возилась, стараясь приготовить геркулесовую кашу. Она очень любила ее, и ела бы каждый день, но Марька возражала против каш вообще и «Геркулеса» в частности. Приходилось с тяжелым сердцем готовить, что-то другое, что более подходит для шестилетнего ребенка, который взрослеет.

Вода закипела, и хлопья медленно посыпались в кастрюлю, где создавала водоворот деревянная ложка. Кира Кирилловна стояла, высунув кончик языка от усердия, осторожно – чуть ли не по крошке – добавляя кашу в горячую воду.

Резкий перезвон дверного звонка заставил ее вздрогнуть и коробка, чуть подпрыгнув в руке, опрокинулась в кипяток. Ох, не повезет тому, кто позвонил в дверь – Кирилловна скора на расправу.

– Да чтоб вас черти съели! – взбеленилась старуха, подбегая к двери и распахивая ее настежь.

Солнце давно уже взобралось на небо, вот только тучи мешают ему отдать все свое тепло, приходиться делать это по лучику, по капельке. С самого утра небо грозиться разродиться дождем, нагоняя свинцовые плиты, что нависли над городом, заставляя тот нервно поглядывать наверх, а кому-то и чертыхаться, потому, что зонтик дома забыл.

Илья резко сел в кровати, уставившись на – теперь уже – ноябрьский пейзаж. С недоумением оглядел комнату. Быстро ощупал себя. Нет, все в порядке – он еще живой. Ай! Точно живой, рука бы так не болела. Осторожно встал, держась за стену – вдруг упадет, – но ноги держат легко и без претензий. В голове все спокойно, точно в тихой гавани, можно оставить стену в покое.

Юноша еще пару минут постоял, вспоминая вчерашний вечер. Он ведь точно помнит, как было плохо, он пытался позвать деда и Петра Михайловича, но, не сумев открыть дверь, упал на пол и… Нет, он живой, но почему такое ощущение, что умер? Да, сейчас он чувствует себя превосходно. Илья даже подпрыгнул пару раз, тело с радостью отозвалось на движение. А вчера…

– Илейка, ты уже встал? – раздалось из-за двери.

– Да… Да, встал, – не сразу нашелся он.

– Тогда иди обедать… Ну и горазд ты спать, внучок, – услышал он уже удаляющийся голос деда.

Все еще мало что, понимая, Илья, надел спортивные штаны, майку и открыл дверь. Точнее дернул за ручку, но дверь осталась стоять на прежнем месте. Он дернул сильнее, но дерево словно приросло к косяку, и никак не хотело отвечать на юношеские потуги. Он еще пару раз дернул ручку, и уже было решил позвать деда, когда вспомнил, что вчера, собственноручно закрыл дверь на замок. Просто никогда этого раньше не делал, поэтому и сразу не догадался. Раздался щелчок, и путь из комнаты был открыт.

Илья осторожно выглянул в коридор, все еще немного сомневаясь, что он в порядке. (Иля, а не коридор, с последним-то все в норме). Все как прежде: стены, палас, вон Щур на коврике лежит и смотрит на него такими глазами, словно понимает, что юноша сейчас чувствует.

– Все нормально, Щур, – походя, потрепал собаку по холке. Раздался негромкий недоверчивый тявк. – Дед, ты тут? – он заглянул на кухню.

В ответ молчание, да Баюн сонно встрепенулся и вновь спрятал голову под крыло. На кухне никого, а на столе завтрак (или обед): яичница, пара тостов, кофе.

Какой-то он сегодня недоверчивый. Осторожно сел на стул, словно боясь, что он под ним развалиться, так же бережно взял вилку – ну не из расплавленного же она метала, – с опаской положил кусок яичницы в рот и… Обеденный завтрак исчез, прежде чем кто-нибудь что-нибудь успел сказать. Да и говорить особо некому.

«Мало», – проурчал желудок и потребовал еще. Ну как тут не подчиниться, и пришлось Илье лезть в холодильник, чего – замечу – он никогда раньше не делал. Что-то он слишком много того, чего раньше не делал, делает. Холодильник был вычищен на половину – на большее Волосова не хватило – минут за двадцать. При этом живот так раздулся, словно он проглотил мяч,

– Внучек, – удивился Власий, войдя в кухню, – что с тобой?

– Есть очень хочется, – честно признался Иля, дожевывая кусок колбасы.

– Значит, выздоравливаешь, – улыбнулся дедушка, делая внуку очередной бутерброд.

– Нет… Все… Больше не могу, – с трудом выдохнул внук, глядя на то, как дед сооружает Пизанскую башню в мире бутербродов. – Объелся, – похлопал он себя по животу.

– Ну и правильно, – непонятно с чем согласился старик и разом откусил треть бутерброда. – Может, Щура выгуляешь?.. Да и себя тоже, – прищурившись, спросил он.

– Ага, – кивнул Илья и ему вторил радостный лай пса.

Чем плоха осень, зима и весна? Нет, я не спрашиваю чем они хороши, мы это итак знаем. Меня больше интересует, почему мы их не любим. Ответ прост – холодно. Лично я не люблю холод, но волею судеб был рожден в этом климате. Даже если нет дождя, грязи, или толстый слой снега все покрывает, для того чтобы выйти на улицу вам нужно нечто больше чем шорты, маяка и тапки на босу ногу. Собакам хорошо, они круглогодично носят одежду и им даже одеваться не приходится. Так что Щур стоял в коридоре и терпеливо дожидался хозяина: пока тот натянет на мигом располневшего себя джинсы, толстовку, потом и ботинки еще. Если бы собаки умели говорить, то Щур высказал бы все, что он думает о человеке, который придумал шнурки.

– Все, – выпрямился Илья. – Пошли, – на шее кавказа щелкнул поводок.

Лифт ждать не стали, по лестнице… пусть не быстрее, зато полезнее. Пес семенил по ступеням, чуть ли не таща за собой молодого хозяина, пока резко не остановился на третьем этаже, возле…

– Нет, только не к ней, – взмолился парень. – И не смотри на меня так. Да, я понимаю, что тебе с ней нравиться, но ее бабушка, – он поежился.

С недавних пор Щур полюбил прогулки с Марусей. Каждый раз, когда они шли на улицу, пес тащил его к этим дверям и не отходил от них, пока Илья не соглашался. Вот и сейчас: строгий, но в тоже время просящий взгляд; тихое поскуливанье; осторожное поскребывание лапой в дверь. Иля ведь не камень.

– Только потому, что ты мне друг, – выдохнул Волосов и нажал копку звонка.

Кира Кирилловна подскочила к двери, рванула ее на себя

– Да чтоб вас черти съели! – раздался крик на всю площадку. Она хотела добавить еще несколько… десятков или сотен слов, но замерла, недоуменно смотря на Илью. – Ты чего?