Жюль Лермина - Роялистская заговорщица

Он вдруг открыл глаза и в полусне стал навытяжку, со шляпой в руках.

– Простите меня, маркиза, но усталость, жара…

Она прервала его гордым движением:

– Нечего извиняться. Отвечайте на мои вопросы: можно ли рассчитывать на тех людей, о которых вы говорили?..

– Они к вашим услугам, маркиза, так же, как и их начальник.

– Что это за люди?

Капитан слегка усмехнулся:

– Все честные люди, готовые на всякое дело, за которое им хорошо заплатят.

– Вероятно, и на измену в пользу того, кто им заплатит больше.

Лавердьер на минуту задумался, затем добродушно ответил:

– Весьма вероятно.

– Храбрые?

– До виселицы… говоря старым стилем.

– Каких политических убеждений?

– Цвета вина и лакомого куска.

– Их много?

– Шестеро, ни больше ни меньше. Мне еще неизвестно, какую миссию маркизе будет угодно на меня возложить, но я могу уверить моим опытом солдата, что небольшое число в большинстве случаев гарантия успеха.

– Верю… Есть, однако, один пункт, на котором я настаиваю.

Она взглянула ему прямо в лицо.

– Мне было бы весьма неприятно, если бы люди, которые будут бороться за такое правое дело и которые будут подвергаться величайшим опасностям, например, могут попасться в руки наших противников, имели бы за собой бесчестное прошлое, которое могло бы загрязнить знамя, которому они будут служить.

– Надеюсь, маркиза не рассчитывает, чтобы для темных дел, за которые наградой бывает не честь, а мука, в которых приходится жертвовать жизнью за несколько золотых, я мог предложить ей воплощенную добродетель.

Это было сказано резко, почти грубо.

– В сущности, безразлично, что это за люди, но, по крайней мере, их начальник?

Лавердьер сделал странное движение.

– Я бы просил вас, маркиза, не относиться к их начальнику, как к орудию, которое можно купить за деньги, но как к товарищу в общем деле. И тогда этот начальник будет готов открыть вам всю душу, предоставив вам право судить, насколько он достоин.

Маркиза, пораженная торжественностью его тона, молчала.

– А теперь, маркиза, – продолжал он, – я жду ваших приказаний.

– Я желаю знать сперва ваши условия.

– Пятьдесят луидоров на человека за двухнедельную службу.

– Я дам по сотне.

– Они не откажутся.

– А вам сколько?

– Ничего, если вы согласны.

Уже во второй раз он предлагал маркизе нечто вроде договора с ним, который ставил его на одну ногу с ней.

– Это будет слишком дорого. Сколько деньгами?

– Вдвое против того, что получат мои люди.

– Решено, шестьсот луидоров вашим людям, тысяча двести вам.

– Извините, маркиза, вы не совсем меня поняли: для себя я прошу двойную плату одного человека, то есть двести.

– Избавьте, пожалуйста, от лишних объяснений. Я уже сказала.

– Преклоняюсь, это по-королевски, но…

– Но?

– Не подумайте, что я чего-нибудь страшусь, но я не могу удержаться, чтобы не спросить, за какой труд такое щедрое вознаграждение.

– Вознаграждение измеряется услугой… Исполните свое дело и можете с меня потом требовать, что хотите…

– Я не сомневаюсь в нашем успехе, и тогда я буду иметь честь напомнить о вашем обещании… быть может, тогда я осмелюсь у вас попросить…

– Чего?

– Больше, чем денег.

– Прекрасно… об этом поговорим в свое время. Еще вопрос: вы не связаны никакими интересами, привязанностью, благодарностью?

– С кем, маркиза? – спросил Лавердьер с любопытством, перебирая мысленно, к кому бы могли у него заподозрить какое-нибудь чувство.

– С узурпатором, с Наполеоном?

– С ним-то! – воскликнул Лавердьер. – О, будьте покойны.

И он откровенно добавил:

– Император и жандармы – мои две антипатии.

Он, очевидно, чувствовал потребность быть откровенным.

Регина не поощряла его в этом, хотя это странное существо, это соединение как будто достоинства и вместе цинизма внушало ей сочувствие.

– Так что, если бы потребовалось, вы не прочь были бы лично напасть на Наполеона?

Капитан ничего не сказал, но его молчаливый жест был ясен всякому.

– Меня начинает увлекать эта распря, – прибавил он. – И уверяю вас, что я готов бы содействовать бесплатно, – одно слово: буду ли я действовать самостоятельно, или я буду подчинен начальнику?

– Начальнику, одному только.

– Его зовут?

– Это вы узнаете позже.

– Я предпочел бы полную свободу действий… в некоторых деликатных обязанностях лучше решать и действовать одному.

– Не бойтесь. Ваш будущий начальник предоставит вам столько свободы, чтобы вы могли действовать самостоятельно.

– В таком случае смиряюсь. А когда выступить? Не дождусь этой минуты.

– Можете ли вы быть готовы завтра?

– Завтра – конечно.

– Но как же пройдете вы с вашим маленьким отрядом, не возбудив подозрения?

– О! – засмеялся он, – в наши времена патриотизма это не трудно. Куда предстоит нам идти?

– А вот слушайте.

Она подошла к своему бюро, открыла ящик, вынула оттуда запечатанный конверт и, водя пальцем по разложенной карте, начала:

– Здесь, в двух лье от Мобёжа есть деревня Бергштейн. Вы войдете в трактир с вывеской «Голубой лебедь», здесь вы будете ожидать, проводя время за едой и питьем, не проявляя ничем иначе вашего присутствия. Через день-другой в этот же трактир прибудет некто, кто затеет громкий спор с трактирщиком из-за овса, данного его лошади. Когда спор стихнет, вы подойдете к приезжему и спросите его об урожае хмеля на севере, он вам ответит и в свою очередь спросит вас о винограде в Бургони. Таким образом, вы признаете друг друга, и вы будете находиться в распоряжении этого человека, которому вы передадите вот это письмо для подтверждения вашей личности. Быть может, вам дадут какое-нибудь поручение, вы исполните его, но, что бы там ни было, не позднее 15-го числа вы обязательно должны быть на бельгийской границе. Туда же должны прибыть и ваши люди, до тех пор они могут скрываться у какого-нибудь крестьянина, не привлекая к себе внимания. Хорошо ли вы поняли?

– Я запомнил все подробности. А после 15-го?

– В Филипвиле вы получите все решающие распоряжения. А главное – никаких неосторожностей, ни драк, ни пьянства, ни разгула.

– Не оставляйте моих людей слишком долго без дела, и я за все отвечаю.

– Можете ли вы мне дать слово за себя, что вы не примете никакого вызова, что вы будете избегать всякой ссоры?

– Конечно, исключая тех случаев, которыми будет руководить высшая сила. Я тем охотнее даю вам это слово, что оно вполне соответствует принятому мною решению за несколько часов, вследствие одной глупой ссоры, поединка среди улицы.

– Вы были ранены?

– Я легко мог быть убит, острое лезвие… Мой противник, какой-то виконт де… я даже не расслышал хорошенько его имени, он затеял все дело из-за маленькой якобинки, за которую он вздумал заступиться и которой он теперь, вероятно, строит куры.