Элинор Портер - Поллианна

– Уважаемые дамы, я рада вас приветствовать! – вежливо пролепетала она. – Меня зовут Поллианна Уиттиэр. Я думаю, что кое-кто из вас меня знает. А уж я-то вас наверняка знаю – но только, конечно, не вот так, как вы сейчас – всех вместе, в комитете…

Теперь тишина стала почти осязаемой. Некоторые из дам и вправду были знакомы с несколько экстравагантной племянницей одной из своих товарок, и почти все о ней слышали. Но в тот момент ни одной из них просто не приходило на ум, что говорят в подобных случаях.

– Я… Я вынуждена перед вами ходатайствовать, – с запинкой продолжила Поллианна, не замечая, что повторяет слова, которые всегда говорил её отец.

Среди дам почувствовалось лёгкое оживление.

– Дитя моё, вас… прислала ваша тётя? – спросила Миссис Форд, жена священника.

Поллианна слегка покраснела.

– Ах, нет, я пришла сама. Видите ли, я ведь привыкла к дамам из благотворительного комитета. Они помогали папе меня воспитывать…

Где-то в задних рядах послышался глуповатый смешок, и жена священника нахмурилась.

– Да, дитя моё. Мы вас слушаем.

– Ну, это… Это Джимми Бин, – вздохнула Поллианна. – Дело в том, что у него нет никакого дома, кроме детского, а там и так полно мелюзги, и он там никому не нужен. Он сам мне всё это рассказал. Он хочет, чтобы у него был не детский, а обычный дом, и чтобы в нём была не наставница, а мама – такая, которой не наплевать! Ему десять лет, скоро будет одиннадцать. И я подумала, что, может быть, кто-нибудь из вас захочет взять его к себе домой и стать ему мамой!

После слов Поллианны воцарилась гробовая тишина. Затем послышался чей-то голос:

– Нет, вы когда-нибудь такое видели?!

Её встревоженный взгляд напряжённо скользил от одного лица к другому.

– Ах, я забыла сказать, что он будет работать! – с жаром прибавила бедная малышка.

Но все по-прежнему молчали. Затем одна из дам начала ледяным тоном расспрашивать её о подробностях. А потом, всё узнав, они просто принялись об этом трещать – оживлённо, но неприязненно.

Поллианна слушала с возрастающим беспокойством. Всего, о чём они говорят, она не понимала. Однако вскоре ей стало ясно, что среди них нет ни одной женщины, которая согласилась бы взять Джимми Бина к себе домой. При этом каждая считала, что это могла бы сделать другая, поскольку среди них были бездетные. Но ни одна не соглашалась сделать это сама. Затем жена священника заикнулась о том, что они как благотворительный комитет могли бы, немного урезав в этом году сумму для Индии, «взять на себя расходы по содержанию и обучению этого ребёнка».

И вот тогда они все заговорили наперебой, а некоторые и вовсе хором, и голоса их звучали ещё громче и неприязненнее, чем прежде. Оказалось, что их комитет приобрело известность благодаря высоким показателям сбора пожертвований для Индии, и некоторые из них заявили, что просто не переживут, если в этом году показатели уменьшатся. Поллианна вынуждена была сделать вывод, что она многого не понимает, ибо из их слов выходило, что им почти всё равно, куда пойдут собранные деньги, лишь бы напротив названия их комитета в каком-то там «отчёте» стояла кругленькая сумма, и он «возглавлял список». В то, что они и в самом деле так считают, Поллианна верить отказывалась. Однако всё это было для неё слишком сложно и крайне неприятно. Очутившись, наконец, на улице, она больше всего обрадовалась тишине и свежему воздуху. Но в то же время ей было и очень, очень грустно: она знала, что завтра ей придётся рассказать Джимми Бину о том, что дамы из благотворительного комитета почли за благо отослать все собранные ими деньги детям далёкой Индии и не соизволили выделить ни цента на содержание одного-единственного ребёнка в их родном городе, ибо, как отметила в своём выступлении высокая дама в очках, «на отчёте это не отразится». А здесь, Поллианна знала, радоваться просто нечему.

«Конечно, прекрасно, что они помогают язычникам, – вздохнула она про себя, с низко опущенной головой бредя по дороге, – но неужели здешние дети чем-то хуже индийских? А по мне так пускай лучше сгорят все эти их отчёты – лишь бы Джимми Бин был счастлив!»

Покинув заседание, Поллианна не стала сразу идти домой. Вместо этого она направилась к Пендлтонскому холму. Денёк хотя и был «выходной» (так она называла про себя те редкие дни, когда не было уроков шитья и кулинарии), но выдался не из лёгких, и малышка решила, что ничто не утешит её лучше, чем спокойная прогулка посреди зелёной тишины Пендлтонского леса. И хотя в спину ей пекло солнце, она упорно продолжала взбираться на холм.

– Всё равно до половины шестого дома делать нечего, – говорила она себе, – а пойти через лес будет намного приятнее, чем обычной дорогой, пусть даже для этого и придётся потрудиться!

Поллианна уже не раз бывала в Пендлтонском лесу и не понаслышке знала, как там красиво. Но сегодня там было ещё лучше, чем прежде, и даже постигшее её горькое разочарование не могло затмить эту красоту.

– Вот если бы их всех взять да каким-нибудь чудом перенести сюда, этих крикливых дам из здешнего комитета! – вздохнула про себя Поллианна, любуясь виднеющимся сквозь листву ярко-синим лоскутиком неба. – Я просто уверена, что будь они здесь, они бы сразу передумали! И тогда у Джимми Бина появился бы дом и мама, – заключила она. Здесь, в лесу, Поллианна ни на секунду не сомневалась, что именно так бы оно и было, хотя ни себе, ни другим она в жизни не смогла бы объяснить, почему.

Вдруг малышка подняла голову и прислушалась. Где-то вдалеке слышался собачий лай. Мгновение – и ей навстречу с тем же лаем выбежал небольшой пёсик.

– А, здравствуй, здравствуй! – щёлкнув собаке пальцами, Поллианна выжидающе посмотрела на тропинку. Она узнала эту собаку. Это был пёс «господина», Мистера Джона Пендлтона, и теперь она надеялась, что вот-вот появится и он сам. Но прошло несколько минут, а его всё не было. Тогда Поллианна заинтересовалась собакой.

Она заметила, что пёс вёл себя странно. Всё ещё отрывисто лая, он непрестанно носился перед ней по дорожке. Но вот он свернул в сторону и буквально помчался сломя голову, но тотчас вернулся, лая и скуля, к Поллианне.

– Стой-стой, малыш, домой не туда, – засмеялась она, не спеша сворачивать.

Но бедный пёсик, казалось, просто обезумел. Отчаянно мечась туда и сюда, туда и сюда между Поллианной и выходом на боковую дорожку и дрожа всем своим маленьким тельцем, он то и дело жалобно скулил и лаял. В каждом его движении, в каждом взгляде его печальных тёмных глаз угадывалась такая мольба, что малышка наконец догадалась: он приглашает её следовать за ним.

Как только Поллианна свернула на боковую дорожку, пёс помчался вперёд как сумасшедший. Вскоре стало ясно, в чём дело: почти около самой дорожки у подножия огромной, с выступами, отвесной скалы неподвижно лежал человек.