Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

– И наконец, мы подошли к нашей последней награде за этот вечер, – объявляет ведущая. – Один-единственный победитель, который действительно заслуживает звания Квинслендского Старшего Чемпиона.

Я вновь протискиваюсь мимо колен многострадальных шести человек, сидящих возле нас в ряду «М». Август ждет в центральном проходе. Я жестом показываю маме, что нам пора уходить. Тычу большим пальцем за плечо, указывая на Августа. Наконец я добираюсь до своего места.

– Нам пора идти, народ, – говорю я.

– Не будь таким невежей, Илай, – отвечает мама. – Мы останемся до последней награды.

Я кладу руку маме на плечо. С серьезным лицом. У меня никогда не было более серьезного лица.

– Пожалуйста, пойдем, мам, – говорю я. – Ты не захочешь этого видеть.

И ведущая «Седьмого канала» радостно вызывает на сцену Квинслендского Старшего Чемпиона.

– Ти-итус Броз! – нараспев произносит она.

Мама переводит взгляд с меня на сцену, и у нее уходит некоторое время на то, чтобы связать это имя с фигурой в белом костюме, медленно двигающейся по сцене за своей наградой.

Она встает. Она ничего не говорит. Она двигается к выходу.

– Что за чертова спешка? – интересуется папаша, когда мы добираемся до парадных дверей Брисбен-Сити-Холла.

Но ход его мыслей прерывается мигающими огнями двух полицейских машин на брусчатке Площади короля Георга, припаркованных V-образно по обе стороны «Форда-Метеора» Кэйтлин. Человек десять полицейских в голубой форме идут в нашу сторону. Еще двое полицейских бережно помогают Бевану Пенну перебраться на заднее сиденье полицейской машины. Беван находит меня взглядом в этой суете. Он кивает. В этом кивке благодарность. Смятение. Жизнь. Тишина.

– Что за хрень тут творится? – размышляет отец вслух.

Кэйтлин Спайс идет среди полицейских. По сути, она их и ведет. Спайс копает глубоко. Она входит в фойе и указывает на двери зрительного зала.

– Он уже там, – говорит она. – Тот, который во всем белом.

Полицейские цепочкой входят в зал.

– Что происходит, Илай? – спрашивает мама.

Мы наблюдаем за полицейскими, занимающими позиции по всему залу в ожидании, пока Титус Броз закончит свою долгую и самонадеянную речь о последних четырех десятилетиях, которые он посвятил квинслендскому сообществу людей с ограниченными возможностями.

– Это конец Титуса Броза, мама, – говорю я.

Кэйтлин подходит ко мне.

– Все в порядке? – спрашивает она.

– Ага, – отвечаю я. – А у тебя как?

– Нормально, они послали три полицейские машины к дому в Беллбоури.

Кэйтлин переводит взгляд на маму и папу; они наблюдают за этой сценой, как за высадкой на Луну.

– Здрасьте, – говорит Кэйтлин.

– Это моя мама, Фрэнсис, – говорю я. – Мой отец, Роберт. Мой брат, Гус.

– Я Кэйтлин, – представляется она.

Мама пожимает Кэйтлин руку. Отец и Гус улыбаются.

– Так это вы та, о которой он все время говорит? – произносит мама.

– Мама! – обрываю я ее, коротко и резко.

Мама смотрит на Кэйтлин, улыбаясь.

– Илай говорит, что вы очень особенная женщина, – продолжает она.

Я закатываю глаза.

– Ну, – отвечает Кэйтлин, – а я, кажется, только начинаю понимать, насколько особенные ваши мальчики, миссис Белл.

Миссис Белл. Я не часто это слышу. Маме это нравится не меньше, чем мне.

Кэйтлин смотрит в зрительный зал. Титус Броз все еще говорит со сцены. Он говорит о самоотверженности и созидании, которым следует посвящать большую часть времени, отпущенного нам на Земле. Мы не можем видеть отсюда его лицо, потому что в фойе перед дверями в зал собралось слишком много людей.

– Не снижайте напора, – говорит Титус. – Никогда не сдавайтесь. Чего бы вы ни желали достичь. Продолжайте двигаться. Никогда не теряйте ни единой возможности превратить ваши самые смелые мечты в ваши любимые воспоминания.

Он кашляет. Прочищает горло.

– У меня для вас сегодня сюрприз, – торжественно объявляет Титус Броз. – Это итог работы всей моей жизни. Визуализация будущего. Будущего, где молодые австралийцы, не благословленные всеми дарами нашего славного Бога, будут благословлены дарами человеческой изобретательности. – Он делает паузу. – Саманта, будьте добры.

Точки зрения, Дрищ. Бесконечные точки зрения в один момент. Возможно, в этом зале пятьсот человек, и каждый рассматривает это мгновение со своей точки зрения. Но я вижу это лишь в своем сознании, потому что мои глаза могут видеть только Кэйтлин. Мы не видим сцену с того места, где стоим, но можем слышать звук аудитории и как она реагирует, когда Саманта Брюс снимает красную шелковую ткань со стеклянной витрины Титуса, в которой содержится дело всей его жизни. Мы слышим испуганное аханье зрителей, прокатившееся волной от ряда «А» к ряду «Z». Зал гудит. Женщины плачут. Мужчины кричат от шока и гнева.

– Что происходит, Илай? – спрашивает мама.

Я поворачиваюсь к ней.

– Я нашел его, – отвечаю я.

– Кого нашел?

Теперь я вижу полицейских, бегущих по центральному проходу. Другие офицеры окружают Титуса Броза с восточной и западной сторон зала. Мы с Августом обмениваемся взглядами. А в конце – мертвый синий крапивник. А в конце – мертвый синий крапивник.

Я вижу все это своим мысленным взором с точки зрения людей, все еще сидящих в ряду «М».

Капитан Ахав, тонущий в море квинслендской полиции. Копы в небесно-голубых рубашках тащат Титуса Броза прочь, подхватив его старые хилые руки в рукавах белого костюма. Заворачивают ему руки за спину. Зрители прикрывают глаза ладонями; женщины в коктейльных платьях всхлипывают и кричат. Титус Броз вяло перебирает ногами и смотрит, смотрит, смотрит в недоумении на стеклянный ящик на сцене, гадая, как в этом мире и в этой загадочной Вселенной работа всей его жизни – силиконовая суперконечность – оказалась заменена на деформированную и жуткую пластинированную голову первого человека, которого я когда-либо любил.

Время, Дрищ. Управляйте своим временем прежде, чем оно управится с вами. Оно течет медленно сейчас. Все движутся, как в замедленной съемке, и я не уверен – не моих ли это рук дело. Полицейские огни, мигающие красным и синим, – и тишина. Медленный и обдуманный кивок Августа, говорящий, что он гордится мной. Говорящий, что он знал – все произойдет именно так. Что все развернется в этом переполненном фойе Сити-Холла, среди людей, спешащих покинуть здание, вцепившихся в свои сумочки и зонты, спотыкающихся о подолы длинных вечерних платьев. Важные люди рявкают на испуганных и травмированных организаторов мероприятия. Та женщина со злым взглядом плачет, ошеломленная столпотворением, которое вызвала отрубленная голова на сцене. Август понимающе улыбается и пишет мне правым указательным пальцем сообщение в воздухе.