Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

Затем Август отходит, элегантно и спокойно направляясь к маме и папе, стоящим в стороне от главного входа. Они дают мне немного пространства. Они дают мне немного времени. Времени с девушкой моей мечты. Она стоит передо мной, в метре от меня, полицейские, зрители и официальные лица снуют взад-вперед вокруг нас.

– Это что сейчас такое было? – спрашивает Кэйтлин.

– Не знаю, – пожимаю плечами я. – Все произошло слишком быстро.

Кэйтлин качает головой.

– Ты действительно с кем-то разговаривал по тому телефону? – спрашивает она.

Я размышляю об этом долгую секунду.

– Я больше ни в чем не уверен. А ты как считаешь?

Она пристально смотрит мне в глаза.

– Мне нужно еще немного подумать над этим, – говорит она. И кивает на группу полицейских. – Копы ждут нас в участке на Рома-стрит. Хочешь поехать со мной?

– Мама с папой меня подвезут, – отвечаю я.

Кэйтлин смотрит из фойе на маму, папу и Августа, ожидающих на краю Площади короля Георга.

– Я думала, они выглядят по-другому, твои родители, – произносит она.

– Серьезно? – смеюсь я.

– Они такие милые, – говорит она. – Они просто выглядят как любые нормальные мама и папа.

– Они уже довольно давно работают над тем, чтобы быть нормальными.

Кэйтлин кивает, засунув руки в карманы. Она раскачивается на каблуках. Я хочу сказать что-нибудь еще, чтобы только оставаться в этом моменте, заморозить его, но я могу лишь замедлять время, я пока не умею его останавливать.

– Брайан хочет, чтобы я обо всем этом написала завтра, – сообщает Кэйтлин. – Как ты думаешь, что мне ему ответить?

– Тебе следует сказать, что ты опишешь все до последней строчки, – отвечаю я. – Всю правду. Вот и все.

– Никакого страха! – говорит она.

– Никакого снисхождения! – откликаюсь я.

– Хочешь написать эту статью вместе со мной? – спрашивает она.

– Но я не криминальный журналист.

– Пока нет, – соглашается она. – Как насчет соавторства?

Соавторство с Кэйтлин Спайс. Мечты сбываются. История в трех словах.

– Кэйтлин и Илай, – говорю я.

Она улыбается.

– Да, – говорит она. – Кэйтлин и Илай.

Кэйтлин отходит к группе полицейских. Я подхожу к двери в зрительный зал. Теперь в нем почти нет людей. Полицейский криминалист на сцене внимательно осматривает стеклянный ящик Титуса Броза, снова закрытый красной шелковой тканью. Я смотрю на белый потолок в форме луны, похожий на четыре белых пляжных ракушки, четыре четверти круга, собранных вместе и образующих полную луну. Я вижу начало в этом потолке, и я вижу конец. Я вижу своего брата, Августа, сидящего в лучах солнца на заборе перед домом в Дарре, пишущего в воздухе те слова, которые сопровождали меня всю мою короткую жизнь: «А в конце – мертвый синий крапивник».

Я отворачиваюсь от зрительного зала и направляюсь к выходу на улицу, но тут передо мной возникает фигура. Высокого, худого, старого и сильного человека. Сначала я вижу его ботинки – черные кожаные туфли, предназначенные для ношения с костюмом, нечищенные и потертые. Черные костюмные брюки. Синяя рубашка без галстука и старый измятый черный пиджак. Затем я вижу лицо Ивана Кроля, и это лицо смерти. Но мой позвоночник узнает его раньше, так же как и все еще подростковые кости в моих икрах, и они помогают мне двигаться. Я резко отпрыгиваю в сторону, но недостаточно резко, чтобы уклониться от лезвия, спрятанного в его правом кулаке, которое вонзается в правую часть моего живота. Это ощущается как разрыв. Как будто кто-то вспорол мне живот и засунул палец внутрь, вращая им по кругу в поисках чего-то, что мне не следовало проглатывать. Чего-то проглоченного мной давным-давно, вроде Вселенной. Я отшатываюсь назад, вытаращившись на Ивана Кроля, словно никак не могу поверить, что он смог это сделать, что он может быть таким безжалостным, несмотря на то, что я знаю о нем, несмотря на все, что я видел. Что он может ударить ножом молодого человека в такой вечер, как этот, в этот волшебный вечер, когда Кэйтлин и Илай видели будущее, видели прошлое и улыбались друг другу. У меня кружится голова, во рту внезапно пересыхает, и мне требуется какое-то мгновение, чтобы осознать, что Иван Кроль приближается для второго удара, последнего удара. Я даже не вижу лезвия, которым он ударил меня. Он его где-то прячет. В рукаве, может быть. Или в кармане. Беги, Илай! Беги! Но я не могу бежать. Рана в моем животе заставляет меня согнуться от боли. Я пытаюсь кричать, но и этого я не могу, потому что для крика используются мышцы живота, а в моем животе глубокая рана. Все, что я могу делать, – это шататься. Отшатнись влево. Отшатнись подальше от Ивана Кроля. И я молюсь, чтобы меня увидели полицейские, собравшиеся за входной дверью, но они не видят меня среди зрителей, толпящихся в фойе, обсуждающих ужас отрубленной головы и не замечающих другого ужаса, происходящего прямо среди них, – мальчика и зверя с клинком. Иван Кроль подловил меня на идеальный тюремный удар, наносимый скрытой заточкой. Быстро и тихо. Никаких больших сцен.

Я зажимаю живот правой рукой и вижу, что она окрасилась кровью. С трудом ковыляю к лестнице с левой стороны. Величественная мраморно-деревянная лестница, ведущая по дуге на второй этаж. Я тяжело взбираюсь на каждую ступеньку, а Иван Кроль хромает за мной, подволакивая разрубленную левую стопу, очевидно, теперь забинтованную и с мучениями засунутую в черный кожаный башмак. Двое калек, играющих в кошки-мышки, но один более привычен к физической боли, чем другой. Есть такое простое слово «Помогите!», Илай. Крикни его. Просто скажи громко. «По…» Но я не могу выжать его из себя. «Помо…» Рана не дает мне прокричать это. Три зрителя спускаются по лестнице со второго этажа, мужчина в костюме и две женщины в коктейльных платьях, на одной из них пушистый белый шарф, словно она взвалила на плечи полярного волка. Я натыкаюсь на них, схватившись за живот. Теперь они видят кровь на моих руках и рубашке под старым черным пиджаком, который я взял с вешалки в зале новостей.

– Помогите! – говорю я достаточно громко, чтобы они расслышали.

Женщина в белом шарфе взвизгивает от страха и шарахается от меня, словно я объят пламенем или чумной.

– У него… нож… – выдавливаю я, обращаясь к мужчине из спускающейся троицы, и этот человек складывает два и два и улавливает связь между моим окровавленным животом и мужчиной, хромающим за мной с выражением на лице, подобным тысяче огней из тысячи преисподних.

– Эй, стоять! – приказывает мужчина в костюме, храбро преграждая путь Ивану Кролю, который немедленно бьет храбреца ножом в верх правого плеча молниеносным и незаметным нисходящим колющим движением, и человек в костюме тут же оседает на мраморные ступени.