Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

Он слизывает языком кусочек апельсинового крема. Его светло-голубая больничная рубаха такая же уродливая и помятая, как и моя.

– Меня зовут Илай, – представляюсь я.

– Кристофер, – откликается он.

– Очень жаль, – говорю я. – По поводу твоего мозга.

– Мне не жаль, – отвечает он. – Мне больше не нужно ходить в школу. И мама покупает мне эскимо с орешками всякий раз, когда я хочу. Она останавливает машину по первому слову, бежит в магазин и приносит мне.

Он замечает мою перебинтованную правую руку.

– Что случилось с твоим пальцем?

Я придвигаюсь ближе.

– Наемный убийца наркобарона отрубил мне его ножом «Боуи».

– Ахренеееть, – говорит Кристофер. – Зачем он это сделал?

– Потому что мой брат не сказал наркобарону то, что тот хотел узнать.

– А что он хотел узнать?

– Даже не знаю.

– А почему твой брат ему не сказал?

– Потому что он не разговаривает.

– А почему они докопались с этим вопросом до того, кто не разговаривает?

– Потому что в конце концов он заговорил.

– И что он сказал?

– «А в конце – мертвый синий крапивник».

– Чегооооо? – переспрашивает Кристофер.

– Забудь об этом, – говорю я, наклоняюсь ближе к его креслу и шепчу: – Слушай, видишь вон того рабочего?

Кристофер прослеживает за моим взглядом до другой стороны отделения, где рабочий пристраивает дополнительную секцию шкафов для бумаг рядом со столом администратора. Кристофер кивает.

– У него возле ног ящик с инструментами, а внутри этого ящика – пачка сигарет «Бенсон энд Хеджес экстра милд» и фиолетовая зажигалка, – говорю я.

– Ну и? – произносит Кристофер.

– Ну и мне нужно, чтобы ты пошел туда и задал ему какой-нибудь вопрос, чтобы он отвернулся от ящика, – объясняю я. – Или устроил отвлекающий маневр, а я подкрадусь и стащу зажигалку из его коробки с инструментами.

Кристофер выглядит озадаченным.

– Что значит – «отвлекающий маневр»?

Это то, что устроил Дрищ в декабре 1953 года, после того, как был приговорен к пожизненному заключению. В матрасной мастерской Отряда № 2 он сложил гору набивочного волокна и ваты, а затем поджег ее. Горящая гора являлась отвлекающим маневром для вбегающих охранников, которые не знали – заниматься пожаром или самым отъявленным заключенным Богго-Роуд, который уже взбирался по лестнице из подручных средств к световому окну мастерской. Однако этот отвлекающий маневр Дрища стал и причиной его неудачи, потому что пламя поднялось почти до самой крыши, где он пытался выбить сетчатое световое окно, прежде чем надышался дымом и сорвался вниз, пролетев пять метров. Но урок остался – огонь заставляет людей чертовски паниковать.

– Действие для отвода глаз, – поясняю я ему. – Смотри на мой кулак.

Я поднимаю правый кулак повыше и размахиваю им по кругу, а зеленые глаза Кристофера послушно следят за кулаком, и он не видит, как моя левая рука дотягивается до его уха и дергает за мочку.

– Вуаля! – говорю я.

Кристофер улыбается и кивает.

– А зачем тебе зажигалка? – спрашивает он.

– Чтобы поджечь книжку «Энн из Зеленых Крыш», которая стоит вон там в книжном шкафу.

– Отвлекающий маневр?

– А ты быстро учишься, – говорю я. – Мозги у тебя пока хорошо варят. Да, достаточно крупная диверсия, чтобы заставить тех медсестер за административным столом кинуться сюда, в то время как я совершу свой триумфальный побег через входную дверь, с которой они вечно не спускают глаз.

– А куда ты собираешься податься?

– В разные места, Кристофер, – говорю я. – Вперед к успеху.

Кристофер кивает.

– Хочешь со мной? – спрашиваю я.

Кристофер на мгновение задумывается над предложением.

– Не, – отвечает он. – Эти тормознутые все еще думают, что могут меня спасти, так что мне лучше задержаться здесь немного подольше.

Он встает и выдергивает иглу из предплечья, соединяющую его с капельницей на металлической тележке.

– Что ты делаешь? – недоумеваю я.

Он уже шагает к телевизору и мельком поворачивает ко мне голову.

– Отвлекающий маневр, – говорит он.

Телевизор стандартного размера, и если его опрокинуть набок, то был бы Кристоферу по пояс. Кристофер наклоняется над ним, хватает левой рукой сзади, а правой под основание, и одним мощным быстрым рывком его тонкие, как проволока, руки вскидывают телевизор выше уровня плеч. Дети, лежащие на животах на радужном коврике и смотрящие «Детскую комнату», с замешательством и неверием в происходящее наблюдают, как мисс Хелена в телевизоре накреняется под острым углом, когда Кристофер поднимает телевизор, яростно сжав зубы.

– Я же сказал, что хочу смотреть «Различные ходы»! – кричит он.

Я медленно отступаю назад к административному столу, а оттуда уже спешат четыре медсестры, окружающие Кристофера испуганным полукольцом. Одна молодая медсестра оттаскивает младших детей от Кристофера, а другая, постарше, приближается к нему, как полицейский переговорщик к человеку, обвешенному динамитом.

– Кристофер… поставь… телевизор… на место… сейчас же.

Я уже возле входной двери, когда Кристофер отшатывается назад с телевизором над головой. Шнур питания туго натянулся и вот-вот выскочит из розетки. Кристофер что-то поет.

– Кристофер! – кричит старшая медсестра.

Он поет главную песню из сериала «Различные ходы». Это песня о понимании, сходстве и различии; о том, что некоторым от рождения дано одновременно и меньше, и больше, чем другим. Это песня о единении. Он пятится на три, четыре, пять шагов, как чудовище Франкенштейна, разворачивает бедро для более сильного толчка и швыряет телевизор с нежной мисс Хеленой, улыбающейся изнутри, прямо через стекло ближайшего запертого окна в белой деревянной раме, и тот улетает в неизвестном направлении. Медсестры хором ахают, а Кристофер оборачивается от окна, взметнув вверх руки с пальцами, сложенными не в букву «О» – «оʼкей, отвлек», а в букву «V» – «победа!». Он торжествующе кричит, и когда медсестры набрасываются на него всей толпой, как-то ухитряется найти меня взглядом возле входной двери среди всего этого отвлекающего безумия. Он весело подмигивает мне левым глазом, и лучшее, чем я могу ему ответить, – это признательно вскинуть кулак, прежде чем выскользнуть через дверь к свободе.

Время, планирование, удача, вера. Планирование. После того как Дрищ в том дерзком побеге 28 января 1940 года методично прорезал проволочную сетку сапожной секции, а затем матрасной, плотницкой и ткацкой, он наконец проскользнул через сетку щеточной, чтобы найти и забрать свой набор беглеца. У Дрища имелось терпение даже в те ранние дни, до его долгих сроков в Черном Питере. Он готовил комплект для своего побега в промежутках между бдительными патрулями охранников, заглядывающими в мастерскую, потому что времени у него было в избытке. Он наслаждался самим процессом планирования, он черпал поддержку в скрытном творчестве, переполняющем его адреналином на пути к свободе. Тайное изготовление и хранение приспособлений для побега доставляло ему радость и помогало отвлечься от мрачного тюремного мира. В промежутках между настороженными взглядами охранников Дрищ месяцами плел веревку длиной девять метров из кокосового волокна – сырья для матов, производящихся в тюремной ткацкой мастерской; материала, из которого был сделан коврик Дрища в холодном, сыром и темном Черном Питере. Примерно через каждые полметра Дрищ навязал на ней двойные узлы в качестве опоры для ног. В его спасательном наборе была и вторая веревка, длиной в три метра, и две деревянные палки от гамака, соединенные вместе в форме креста, который Дрищ привязал к девятиметровой веревке. С этим комплектом в руке он забрался под потолок щеточного цеха, прорезал лаз через сетку потолочного свето-вентиляционного окна и снова оказался на крыше мастерской; на этот раз на позиции, невидимой для охранников с башен, ахиллесовой пяте тюрьмы; в идеальной слепой зоне, которую Дрищ терпеливо вычислял, час за часом вышагивая по тюремному двору, задрав голову к небу и приблизительно рисуя в уме геометрические фигуры между различными точками со сторожевых башен, крышей мастерской и свободой.