Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

– Я этого точно не знаю, – говорю я. – Я не уверен. Я думал о некоторых ужасных вещах. У меня случались очень плохие мысли, которые не могли быть мыслями кого-то хорошего.

– Думать злые мысли и творить злые дела – это две очень разные вещи, – говорит Дрищ.

– Иногда я представляю двух пришельцев, прилетающих на планету Земля, и у них такие морды, как у пираний, и они затаскивают меня в свой космический корабль, и мы летим в космосе, а Земля видна в зеркало заднего вида корабля, и один из пришельцев поворачивается ко мне с водительского сиденья и говорит: «Пора, Илай!», и я кидаю последний взгляд на Землю и говорю: «Давай!», и другой пришелец нажимает красную кнопку, а в зеркале Земля не взрывается, как Звезда Смерти, а просто бесшумно исчезает из пространства – вот она есть, а затем ее нет, как будто она была просто удалена из Вселенной, а не разрушена.

Дрищ кивает.

– А иногда, Дрищ, я задумываюсь: не актер ли ты, и мама тоже, и Лайл, и Гус – о, старче, Гус так прямо лучший актер, который когда-либо жил, – и вы все просто играете свои роли вокруг меня, а те инопланетяне наблюдают за мной в какой-то грандиозной постановке моей жизни.

– Это не зло, – говорит Дрищ. – Это просто бред какающей мыши, слегка эгоцентричной.

– Мне нужна проверка, – упорствую я. – Некий момент, в который мой истинный характер сможет проявиться естественным образом. Если я сделаю что-то благородное, не задумываясь ни на секунду, а просто сделаю это, потому что потребность поступать хорошо заложена во мне – то тогда я точно буду знать, что действительно хорош внутри.

– В конце концов мы все пройдем такой тест, малыш, – говорит Дрищ, глядя в окно. – Ты можешь делать что-то хорошее каждый день, приятель. И знаешь, что должно стать сегодняшним хорошим поступком?

– Что?

– Подтверди версию событий, изложенную твоей матерью.

– Напомни мне, в чем она заключается.

– Август отрубил тебе палец топором.

– Гус хороший, – говорю я. – Я не помню ни одного случая, чтобы он сделал что-то плохое тому, кто этого не заслужил.

– Боюсь, что понятия хорошего и плохого к этому парню неприменимы, – качает головой Дрищ. – Я думаю, что он идет своим путем.

– Куда, как ты думаешь?

– Не знаю, – пожимает плечами Дрищ. – Туда только Гус знает, как добраться.

– Он говорил, Дрищ, – сообщаю я.

– Кто говорил?

– Гус, – поясняю я. – Прямо перед тем, как я вырубился. Он заговорил.

– И что он сказал?

– Он сказал…

Зеленую занавеску, висящую возле койки, отдергивает вошедшая женщина. На ней синий шерстяной джемпер с изображением кукабарры [25] Род птиц семейства зимородковых, обитают в том числе и в Австралии. , сидящей на ветке рядом с листом эвкалипта, и темно-зеленые брюки того же оттенка, что и лист на джемпере. Она рыжеволосая и бледная, лет пятидесяти на вид. В руке у нее планшет для бумаг. Женщина сразу заглядывает мне в глаза, и увидев, что я не сплю, подходит ближе к кровати, задвинув занавеску за собой для большей приватности.

– Ну, как тут наш храбрый молодой солдат? – спрашивает она.

У нее ирландский акцент. Я еще никогда лично не слышал, чтобы женщина разговаривала с ирландским акцентом. Только по телевизору.

– У него все хорошо, – отвечает Дрищ.

– Давайте-ка взглянем на эту повязку, – говорит она.

Мне нравится ее ирландский акцент. Я хочу поехать в Ирландию прямо сейчас с этой женщиной и лежать в густой зеленой траве на краю утеса, есть вареную картошку с солью, маслом и перцем; и разговаривать с ирландским акцентом о том, что все возможно для тринадцатилетних мальчиков с ирландским акцентом.

– Меня зовут Каролина Бреннан, – представляется она. – А ты, стало быть, храбрый Илай, молодой человек, потерявший свой особенный палец.

– А откуда вы узнали, что он был особенный?

– Ну, правый указательный палец всегда особенный, – отвечает она. – Это тот, которым ты указываешь на звезды. Это тот, которым ты показываешь девочку на школьной фотографии, которую тайно любишь. Это тот, который ты используешь, чтобы прочитать очень длинное слово в любимой книжке. Это тот, которым ты ковыряешь в носу и чешешь в жопе, верно?

Доктор Бреннан рассказывает, что хирурги этажом выше мало что могли сделать с моим отсутствующим пальцем. Она говорит, что современные операции по приживлению у подростков успешны примерно на семьдесят-восемьдесят процентов, но эти сложные воссоединения довольно сильно зависят от одного ключевого элемента: собственно наличия гребаного пальца, который нужно пришивать. После двенадцати или около того часов, прошедших без реплантации ампутированного пальца, показатель успеха резко падает от семидесяти-восьмидесяти процентов до «прости, грязный сын дуремара, как-то не срослось». Иногда, говорит она, реплантация пальца вызывает больше проблем, чем приносит пользы, и овчинка выделки не стоит, особенно, если это единственный отрубленный палец – указательный или мизинец, но для меня это звучит, как сказать голодающему человеку, плавающему в море на деревянной доске: «Слушай, это, наверно, хорошо, что у тебя нет с собой окорока, потому что он мог бы вызвать у тебя запор».

Ампутации вроде моей, говорит она, у основания пальца – еще более сложны, и даже если мой пропавший палец внезапно проголодается и вернется, как беглый подросток, и появится в ведерке со льдом, то маловероятно, что нервная функция восстановится достаточно, чтобы его можно было использовать для чего-то более полезного, чем засовывать в жаровню с горячими углями в качестве ловкого трюка на вечеринке.

– А теперь вытяни-ка средний палец, – говорит она, покручивая собственным средним пальцем.

Я вытягиваю.

– А теперь засунь его в ноздрю, – продолжает она.

Она засовывает свой палец себе в ноздрю, высоко поднимая брови.

Дрищ улыбается. Я следую ее примеру и засовываю средний палец в нос.

– Видишь? – говорит доктор Бреннан. – Нет ничего такого, что мог бы делать указательный палец и не может сделать средний. Слышишь меня, юный Илай? Средним пальцем можно ковырять даже глубже.

Я киваю, улыбаясь.

Она осторожно разбинтовывает повязку вокруг моей костяшки без пальца, и прикосновение воздуха к обнаженной плоти заставляет меня вздрогнуть. Я украдкой смотрю на свою руку и немедленно отворачиваюсь, запечатлев образ голой белой кости, торчащей из мяса, словно один из моих коренных зубов, засунутый в кусок свиной сосиски.

– Заживает хорошо, – говорит она.

– Как долго он пробудет здесь, док? – интересуется Дрищ.

– Я бы хотела подержать его тут еще два-три дня, как минимум, – отвечает доктор Бреннан. – Просто понаблюдать за ним, чтобы в случае чего выявить инфекцию на ранней стадии.