Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

Я качаю головой.

– С ним все в порядке?

– Я не знаю, – говорю я. – Но надеюсь это выяснить. Мне просто нужно попасть внутрь.

– Кирпич для этого?

Я киваю.

– И тебя я не видел, верно? – говорит он.

– Спасибо за понимание, Джин, – отвечаю я.

– Твои руки еще помнят, как ловить крикетный мяч? – спрашивает он.

– Думаю, да.

– Держи! – Он бросает мне ключ, и я ловлю его двумя руками, сложенными в чашу. К нему прицеплен брелок-открывалка в форме кенгуру.

– Это запасной. Лайл просил меня хранить его на всякий случай. Если вдруг будет сильно штормить, – поясняет Джин.

Я благодарно киваю.

– Да, погодка слегка испортилась, Джин, – говорю я.

– Моросит немного, – соглашается Джин.

В доме темно и тихо. Я не включаю свет. Наши тарелки, с которых мы в тот вечер ели спагетти-болоньезе, вымыты и аккуратно сложены в стойке для посуды рядом с раковиной. Кто-то прибрался. Дрищ, наверно. Я подставляю сложенную ковшиком ладонь под кухонный кран и делаю большой глоток воды. Открываю холодильник и нахожу кусок готовой говядины в пластиковой обертке и брикет сыра. Интересно, как Дрищ питался, когда был в бегах. Возможно, пил воду из ручьев, воровал яйца с ферм; крал булочки, когда пекари не смотрят; срывал апельсины с деревьев. Чтобы оставаться сытым и не испытывать жажды – требуется взаимодействовать с людьми; частенько приходится поломать голову, как это лучше сделать. На кухонном столе лежит хлеб в нарезке в целлофане, я чувствую его запах в темноте и тут же понимаю, что он зеленый от плесени. Я отрезаю кусочки говядины и сыра и смешиваю их вместе во рту. Без хлеба не то, но хоть как-то заполняет пустоту в моем голодном желудке. Я беру красный фонарик из третьего ящика под раковиной. И иду прямиком в комнату Лины.

Это комната настоящей любви. Это комната крови. Иисус на стене. Свет от моего фонарика падает на его печальное лицо, и он кажется таким далеким и отстраненным от меня в темноте.

Боль пульсирует в моей правой руке. Сустав указательного пальца горит и наполнен кровью, стремящейся в никуда. Мне нужен отдых. Мне нужно перестать двигаться. Мне необходимо лечь. Я открываю дверь гардероба Лины и сдвигаю ее старые платья, висящие на перекладине. Я нажимаю левой рукой на заднюю стенку шкафа, и она прогибается и со щелчком выскакивает из пазов. Секретная дверь Лайла.

Это должно быть здесь. С чего бы этому быть где-то еще?

Пятно света от моего фонарика, похожее на маленькую Луну размером с теннисный мяч, мечется по грязному земляному полу тайной комнаты Лайла. Я соскальзываю вниз, и мои кроссовки погружаются в грязь. Я освещаю фонариком по очереди каждый угол этой комнаты с кирпичными стенами. Затем шарю лучом по середине комнаты, вдоль стен, по красному телефону. Это должно быть здесь. Должно быть здесь. Зачем ему прятать это где-то еще, кроме своей потайной комнаты, построенной специально, чтобы прятать всякие секретные штуки?

Но комната пуста.

Я наклоняюсь и дотягиваюсь до секретной дверцы, встроенной в стену тайной комнаты. Я поднимаю дверцу и направляю факел в тоннель, выкопанный Лайлом к «бомболюку». Ни пауков, ни змей не видать, тоннель чист. Ничего, кроме почвы и спертого воздуха.

Блин. Сердце бешено колотится. Надо бы отлить. Не хочу туда лезть. Но придется.

Я падаю на живот и протискиваюсь в дыру, работая коленями. Я берегу раненую правую руку и подтягиваюсь вперед на локтях по грязному полу. Грязь попадает мне в глаза, когда я ударяюсь головой о потолок тоннеля. Дышать. Спокойно. Выход уже близко. Мой фонарик светит в глубину тоннеля, и я замечаю что-то, стоящее на полу «бомболюка». Коробка.

Ее вид заставляет меня быстрее ползти по полу. Я как краб. Краб-солдат. Один из таких маленьких, фиолетовых, с телом, как мрамор. Мы с Августом позволяли им сотнями переползать через нас на пляжах острова Бриби, излюбленного места Лайла для однодневного отдыха, в часе езды к северу от Брисбена. Лайл брал в руки двух-трех крабов, цепляющихся клешнями за его пальцы, а затем как бы невзначай клал их нам на головы. Солнце садилось, и на пляже не было никого, кроме нас, мальчишек-рыбаков и пары чаек, смотревших голодными глазами на наши сардины.

Моя голова высовывается из тоннеля в «бомболюк», и луч фонарика освещает коробку целиком. Белая коробка. Одна из прямоугольных пластиковых коробок Бич Данг. Конечно же, он положил это сюда. Конечно, он положил это в «бомболюк».

Я подтягиваю ноги, вылезаю и наклоняюсь с фонариком над коробкой, откинув крышку левой рукой. И там ничего нет. Луч света пробегает по коробке, но сколько бы я ни водил им взад-вперед, внутри ничего не появляется. Пусто. Титус Броз добрался сюда первым. Титус Броз знает все. Титус Броз на один день старше Вселенной.

Я пинаю коробку. Я изо всех сил бью ногой эту гребаную коробку из пластмассы. Бью свою гребаную жизнь, и гребаного Лайла, и гребаного Титуса Броза, и психованного Ивана Кроля, и маму, и Августа, и Тедди-ссыкло, и чепушилу Дрища, который никогда по-настоящему не волновался обо мне, если не захотел взять меня к себе в мой самый темный час. Дрища, о котором я думал, что он единственный из всех людей знает, каково это – быть разодранным жизнью на тряпки и никому не нужным.

Моя правая кроссовка обрушивается на коробку сверху. Куски пенополистирола разлетаются по полу «бомболюка», проваливаясь в опилки, напоминая страны, разбросанные по карте мира. Да что же такое с моими глазами, эта предательская жидкость в них подводит меня в который раз. Слезы переполняют глаза и заливают лицо, и у меня перехватывает дыхание – так много их выходит из меня. Да, именно так. Вот так я и поступлю. Я буду плакать до смерти. Я буду плакать так сильно, что умру от обезвоживания прямо здесь, в выгребной яме. Дерьмовый конец дерьмовой жизни. А Кэйтлин Спайс сможет написать про этот случай в «Юго-западной звезде».

Тело тринадцатилетнего беглеца из больницы, Илая Белла, пропавшего без вести восемь недель назад, было найдено вчера на дне выгребной ямы на заднем дворе его дома. По всей видимости, он уничтожил коробку, которая, как он надеялся, могла бы спасти жизнь единственного по-настоящему дорогого ему человека. Единственный родственник, которого мы смогли найти и попросили это как-то прокомментировать, старший брат Август Белл, ничего не сказал.

Кэйтлин Спайс. Обессиленный, я опускаюсь на пол. Я роняю свою костлявую задницу в опилки и выдыхаю, когда прислоняюсь спиной к грубой деревянной стене «бомболюка». Закрыть глаза. Дышать. И спать. Спать. Я выключаю фонарик и цепляю его на пояс. В этой дыре тепло. И уютно. А теперь спать. Спать.

Я вижу Кэйтлин Спайс. Я вижу ее. Она гуляет на закате по пляжу острова Бриби. Тысячи пурпурных крабов-солдат расступаются перед ней, оставляя тропинку на идеальном квинслендском пляжном песке, и она не спеша шагает по ней, приветствуя трудолюбивых крабов открытыми ладонями. У нее темно-каштановые волосы, они развеваются на морском ветру, и я вижу ее лицо, хотя никогда его раньше не видел. Ее глаза – как омуты, зеленые и понимающие, и она улыбается, потому что знает меня так же, как знает все обо всем. Возле ее ног крабы, на небе заходящее солнце, и ее верхняя губа немножко сморщивается, когда она так улыбается. Кэйтлин Спайс. Самая красивая девушка, которую я никогда не видел. Она хочет мне что-то сказать. «Подойди ближе. Ближе, – говорит она, – я шепну тебе это на ухо». Ее губы шевелятся, и слова такие знакомые. «Мальчик глотает Вселенную», – произносит она.