Дэвид Митчелл - Утопия-авеню

– По-моему, ты играешь на бас-гитаре в группе Яспера.

– Строго говоря, «Утопия-авеню» – не группа Джаспера. А если бы вы позвонили в дверь, то я бы не… я бы открыл.

– Я звонил по телефону, – говорит Гюс де Зут. – Час тому назад. Никто не взял трубку, и мы решили, что никого нет дома.

«А, вот кто звонил», – соображает Дин.

– И давно ты снимаешь у меня комнату? – спрашивает Гюс де Зут.

«Снимаю? Арендная плата? М-да, щекотливый вопрос…»

– Ну, это вам Джаспер расскажет.

– А сам ты не помнишь?

– Вы садитесь. Я сейчас заварю чай.

– Очень по-английски, – замечает Мартен де Зут.

Тиффани, которая прислушивалась к разговору – на всякий случай, вдруг пришлось бы звать на помощь соседей, – теперь жалуется, что все это очень некстати, и беспокоится, что застряла здесь надолго. Она сказала няне, что вернется к семи вечера, а уже шестой час. Дин заглядывает на кухню. Незваные гости курят «Честерфилд», Джаспер курит «Мальборо», и все говорят по-голландски. Дин хочет уйти, но тут закипает чайник, а никто из де Зутов не обращает на это никакого внимания. Дин заваривает чай и, воспользовавшись паузой в голландской беседе, спрашивает:

– А по какому поводу вы в Лондоне, мистер де Зут?

– Мы приезжаем сюда три или четыре раза в год.

– И первый раз пришли в гости?

– Я приезжаю по делам, а не для развлечений.

Дин открывает рот, чтобы спросить, а как же семья, но вспоминает Гарри Моффата, отгоняет мысль о сыне Мэнди Крэддок и подает чай.

– Мы расширяем дело, – говорит мистер де Зут. – Так что теперь я буду приезжать чаще.

– Замечательно. – Дин разливает всем чай. – А… вам молоко?

– Да, молоко приемлемо, – заявляет отец Джаспера.

– А вам… как вас называть – Мартен или тоже мистер де Зут?

– Мы с тобой близки по возрасту, поэтому меня можно называть по имени и на «ты». Да, молоко приемлемо.

– Отлично, – говорит Дин. – Могу предложить гренки с фасолью или пшеничные подушечки «Шреддиз».

Не замечая иронии, Гюс де Зут смотрит на тонкие наручные часы:

– Боюсь, нам придется отказаться. Нас ждут на ужин у сына голландского посла. Поэтому мы сейчас всё побыстрее обсудим и уйдем.

«Побыстрее обсудим и уйдем – это замечательно», – думает Дин и говорит:

– Давайте.

– К концу июля вы должны освободить квартиру.

«Чего-чего?»

– Но мы же здесь живем…

Дин смотрит на Джаспера. Тот не удивляется. Наверное, ему уже сказали об этом по-голландски.

– Да, а с первого августа здесь будут жить Мартен и его жена, – говорит Гюс де Зут.

Джаспер что-то спрашивает по-голландски у единокровного брата.

Мартен отвечает по-английски:

– В апреле, в Генте. Зои из семьи банкиров, дочь маминой приятельницы. Я имею в виду свою маму.

«Да, шизанутая семейка, ничего не скажешь. Моссы с Моффатами и то нормальнее».

– Поздравляю, – говорит Джаспер.

Мартен спокойно отвечает что-то по-голландски.

А вот Дин не может успокоиться:

– Погодите-ка. Вы же сами сказали, что Джаспер – ваш сын, а не какой-то там квартирант. Мне ведь не приснилось?

Гюс де Зут невозмутимо отпивает чай.

– А… Яспер обсуждал с тобой свое… происхождение?

– Ну, вообще-то, в свободное время мы с ним разговариваем. В поездках свободного времени много. Так что да, я знаю, как вы в Индии обошлись с его мамой. А потом делали вид, что его самого не существует, пока его дедушка вас не заставил.

Гюс де Зут затягивается «Честерфилдом».

– По-твоему, я злодей из кинофильма?

– А кто вы, по-вашему, мистер де Зут? Жертва?

– Не совсем. Я признал Яспера своим сыном. Мы, де Зуты, позволили ему взять нашу фамилию.

– И за это вам надо памятник поставить?

Гюс де Зут чуть морщится, как благоразумный человек, попавший в досадную ситуацию.

– Молодым людям свойственно допускать ошибки. Ты же сам знаешь.

«Еще как знаю, – думает Дин. – Только тебе об этом не скажу».

Отец Джаспера выдыхает струю дыма.

– Я платил за обучение Яспера. За его каникулы в Домбурге. За лечебницу. Тебе же известно про лечебницу? – Он смотрит на Джаспера; тот кивает. – За консерваторию в Амстердаме. И за эту квартиру.

– Из которой вы сейчас нас выгоняете.

– Факт остается фактом, – говорит Мартен. – Яспер – байстрюк. Его вины в этом нет. Но у него нет и тех прав, которые есть у меня, законного сына де Зута. Так устроен мир. И Яспер это понимает.

– Ага. А я понимаю, кто здесь настоящие байстрюки. – Дин складывает руки на груди и смотрит на Мартена и Гюса де Зутов.

– Я очень рад, что у Яспера есть защитник, – говорит старший де Зут, стряхивая пепел в пепельницу. – Но, Яспер, я же ясно дал понять, что квартира будет в твоем распоряжении всего лишь на время. Так?

Джаспер разглядывает мозоли на пальцах:

– Так.

«Тьфу на них на всех, – думает Дин. – Вот как с ними бороться?»

– И было особо оговорено, что ты не будешь пускать квартирантов, – добавляет Мартен.

– Я и не пускал квартирантов, – говорит Джаспер. – Дин живет бесплатно.

– А, тогда понятно, почему он так реагирует, – ухмыляется Мартен.

– Вдобавок, поскольку вы уже добились успехов, вы вряд ли будете ночевать на скамье в Кенсингтонских садах, – добавляет Гюс де Зут.

Мартен встает:

– Я осмотрю спальни.

Дин встает:

– Ты ничего осматривать не будешь.

– Не забывай, чья это квартира.

Дин окидывает Мартена взглядом. Брат Джаспера на полголовы выше, упитаннее, зубы у него лучше и кожа чище. «И синяков ему совсем не хочется».

– Мы съедем отсюда к первому сентября. И вы до тех пор сюда соваться не будете. Так что валите.

Гюс де Зут оставляет окурок в пепельнице.

– Мартен, может быть, Дин скрывает какой-то постыдный секрет. Осмотр подождет. – Он обращается к Джасперу по-голландски, отгораживается ставнями иностранного языка.

Дин идет к себе в спальню, где Тиффани собирается уходить…

Незваные де Зуты удалились, Джаспер плещется в ванной, на проигрывателе крутится альбом Дженис Джоплин. Дин моет посуду, убеждает себя, что его недавнее поведение мало чем похоже на поведение Гюса де Зута в молодости. Он не лгал Мэнди Крэддок. Он не женат. И нет никаких доказательств, что именно он – отец ребенка. Дин открывает бутылку пива и садится на диван. «Значит, к сентябрю нам надо бы найти квартиру». Сейчас Дин может и сам снять квартиру, но внезапно понимает, что станет скучать по Джасперу. Поначалу этот странный неулыбчивый полуголландец был для Дина только прекрасным гитаристом, у которого можно было бесплатно пожить. А теперь, полтора года спустя, он стал другом. «Какое емкое слово». Дин настраивает свою новую акустическую гитару «мартин», подбирает аккорды «Sad Eyed Lady of the Lowlands» [153] «Грустноглазая леди долин» (англ.) . . D… A… G… A… Он приносит двойной альбом из спальни, где еще витает аромат духов Тиффани, и ставит на проигрыватель в гостиной четвертую сторону. «О, твой ртутный рот литургийных времен…» Так, здесь у нас D, A, G, A7. «И глаза как дым, и молитва как стон…» – то же самое, а вот третья строка иначе, ну, третьи строки всегда такие… G… D… E-минор? Надо попробовать не боем, а обычным перебором. Уже лучше. Гораздо лучше. А теперь возьми F-минор вместо G. Нет, просто F. Из горстки Дилана можно извлечь тонну смыслов. «Может, и мне попробовать сочинять такие стихи?» Песня про то, как один телефонный звонок может тебя изменить. Про то, как телефонный звонок Тиффани Херши – приглашение на коктейль в «Хилтоне» – сделал их любовниками. Про то, что стабильность – это иллюзия. А любая данность – неведение. Дин берет шариковую ручку и начинает записывать. Время ускользает. Джаспер выходит из ванной. Время снова ускользает. В дверь звонят. «Наверное, это Эльф».