Дэвид Митчелл - Утопия-авеню

Дин отбежал подальше, почти к самому берегу. Отец завел удочку за плечо и забросил. Грузило, поплавок и опарыш на крючке взметнулись над блестящей Темзой и звучно плюхнулись в воду далеко-далеко.

Дин подбежал к отцу:

– Ух ты! Прям на тыщу ярдов!

Отец сел на край причала, свесил ноги над водой:

– Держи. Обеими руками. Смотри не выпускай.

Дин послушно взял удочку, а отец приложился к бутылке в коричневом бумажном пакете. Река текла. И текла. И текла. Дину очень хотелось, чтобы так было все время. Отец с сыном долго молчали.

– В рыбалке вот ведь какая загадка, – сказал отец. – Где крючок, у кого в руках удочка, кто червяк, а кто рыба?

– А почему это загадка?

– Подрастешь – поймешь.

– Но ведь и так понятно.

– Все меняется, сынок. Моргнуть не успеешь.

Эми Боксер закусывает губу:

– Когда я беру интервью у Джона и Пола, или у The Hollies , сразу видно, что ребята знают друг друга много лет, учились в одной школе. Почти как братья. Вместе таскались по конкурсам талантов, корячились в провинциальных варьете, лабали в сомнительных клубах типа «Пещеры». Не кажется ли вам, что в сравнении с ними «Утопия-авеню» выглядит… – журналистка «Мелоди мейкер» повышает голос, чтобы заглушить стук молотков, – выглядит несколько искусственной?

Сегодня кабинет Левона в «Лунном ките» отнюдь не напоминает оазис тишины и покоя. В агентстве Дюка и Стокера на первом этаже сломался сливной бачок. Починка проходит шумно.

– А наша музыка тоже звучит искусственно? – спрашивает Джаспер.

– По-твоему, мы – как долбаные The Monkees ? – спрашивает Грифф.

– А тебе не нравятся The Monkees ? – уточняет Эми Боксер.

– Мы от всей души, – начинает Левон, – желаем Дейви, Майклу, Питеру и… мм…

– Долбодятлу, – подсказывает Грифф; он лежит на диване и мучается похмельем; лицо прикрыто черной ковбойской шляпой.

– Мики Доленцу, – говорит Эльф. – Не ерничай.

– Мы желаем группе The Monkees всего самого наилучшего, – говорит Левон.

Эми Боксер закидывает ногу на ногу. Царапающе шелестят нейлоновые чулки-сеточка. Дин старается глядеть на ее руки. Рубиновый лак на ногтях, по три или четыре кольца на каждой руке. За шариком ручки тянется хвост стенографических загогулин. Явственно работают мышцы предплечья. Эссекский акцент.

– …всего… самого… наилучшего. Так и запишем, – говорит она. – Итак, Эльф, когда в тот знаменательный вечер в «Кузенах» вальяжный канадец, зачуханный лондонский кокни, умирающий с голоду викинг и дикарь-ударник пригласили тебя в новую группу, какие мысли возникли в твоей голове?

– Погоди, – вмешивается Дин. – Зачуханный лондонский кокни?

Левон делает предостерегающий жест, будто говоря: «Не обращай внимания, проехали…»

– Читателям нужна легенда о создании группы. «Мы решили собрать группу, когда нас заперли в сарае…» или «Мы дрейфовали в спасательной шлюпке и уже подумывали, кого бы сожрать первым…» – гораздо интереснее, чем «Наш менеджер склеил нас, как модель самолетика „Эрфикс“». Вдобавок женской аудитории интересно, каково Эльф быть единственной девушкой в группе.

Из приемной доносятся стрекот трех пишущих машинок, звоночки кареток: Бетани на время приютила двух секретарш из агентства Дюка – Стокера.

Эльф задает встречный вопрос:

– А каково тебе в «Мелоди мейкер»? Критики поп-сцены неохотно пускают женщин в свои ряды.

– Ох, Эльф, даже не напоминай. Вонючие, сексуально озабоченные павианы, которые не соблюдают никаких приличий… Знакомая история?

Эльф устало кивает:

– Вот-вот. Если парень делает ошибку, то это просто ошибка. А если ошибается девушка, то сразу начинается: «Ну вот, пожалуйста, я же говорил!» Знакомая история?

Левон сидит с невозмутимым лицом. Джаспер уставился в пространство. Грифф не высовывается из-под шляпы.

– И кто из нас так себя ведет по отношению к тебе? – спрашивает Дин.

– В студии – да каждый обладатель тестикул.

– Я такого не делаю!

– А ты присмотрись, как реагируют на мои идеи и как – на идеи парней. Присмотрись повнимательней и делай выводы.

Дин закуривает «Данхилл».

«Либо у кого-то критические дни, либо ее Брюс настропалил».

– Давайте продолжим о том, как создавалась группа, – предлагает Левон.

– Так почему ты решила присоединиться к этому мужскому братству? – Эми Боксер, очень довольная собой, торопливо черкает ручкой.

Эльф делает глоток кофе:

– Утром, после нашей встречи в «Кузенах», мы пошли в «Зед» на Хэм-Ярде, поджемить. Как ни странно, мы, четверо совершенно незнакомых людей, сыгрались сразу же. – Она кивает на обложку альбома «Рай – это дорога в Рай», лежащего на журнальном столике. – И с тех пор стали играть еще лучше.

– Замечательно. – Ручка Эми корябает бумагу. На первом этаже визжит пила. – В прошлом году вы – ты и твой бойфренд, Брюс Флетчер, – выпустили альбом «Пастуший посох». Между прочим, он мне понравился. Скажи, а Брюс не завидует успеху «Утопия-авеню»?

– Можешь ответить: «Без комментариев», – напоминает Левон.

– Брюс очень рад за меня и за группу… – говорит Эльф.

«Ага, потому что теперь может тянуть из тебя гораздо больше бабла», – думает Дин.

– …и, вдохновленный нашим успехом, записал демку своих песен. Из него фонтаном бьют творческие силы.

«Как же, фонтаном они бьют! – думает Дин. – Капают, будто сопли из носа».

Эми Боксер без особой надежды спрашивает:

– И как успехи?

– Есть некоторый интерес. Агентство Дюка – Стокера продвигает Брюса в Штатах. Им заинтересовался агент Дина Мартина. И Глэдис Найт. И Шенди Фонтейн.

– Шенди Фонтейн?! – переспрашивает журналистка и с невольным восхищением косится на Левона. – Что ж, когда первый сингл Брюса станет золотым, я возьму у него интервью. Однако же, Эльф, не жалеешь ли ты о прежней творческой независимости? Ведь теперь вам приходится принимать решения сообща.

– Тебе лишь бы в дерьмеце покопаться, – бормочет Дин.

Журналистка улыбается:

– Работа у меня такая.

Помедлив, Эльф говорит:

– Разумеется, в группе должна быть демократия. – Она стряхивает пепел с «Кэмел». – Иногда выходит по-твоему, и это замечательно, но если человек требует, чтобы все всегда было только так, как хочется ему, то в группе такому делать нечего.

Эми Боксер записывает слова Эльф и обращается к Джасперу:

– Вот ты сидишь в уголке, тихонечко. А скажи, пожалуйста, как правильно произносится твоя фамилия. Де Зоет?

– Нет, де Зут рифмуется со словом «тут», а не со словом «поэт».

– Ясно. А правда, что ты из аристократического рода?

– Когда-то мой отец был шестидесятым согласно очередности наследования нидерландского престола, но сейчас уже не в первой сотне: у прямых наследников большое прибавление в семействе.