Дэвид Митчелл - Утопия-авеню

Гюнтер на миг утратил дар речи.

– Если вы думаете, что я соглашусь принять важное коммерческое решение потому, что так легла фишка, то вы бредите. И не просто бредите, а бредите в изоляторе психдиспансера! Послушайте…

– Нет уж, это ты послушай, дятел. – Грифф подался вперед. – Это мы ночь за ночью мотаемся туда-сюда, пока ты нежишься в постельке. Мы. Это мы успеваем или не успеваем уворачиваться от бутылок, – он потрогал шрам, – которыми в нас швыряют обдолбанные моды. Мы. И если тебе хочется побыстрее отбить тринадцать тысяч, то заруби себе на носу: следующий сингл выбираем мы. Не ты, а мы. И следующий сингл – «Оставьте упованья».

«Спасибо, – подумал Дин. – Наконец-то».

– Значит, вы пытаетесь заставить меня сделать по-вашему, а в противном случае угрожаете подорвать свои же карьеры?

– Никто никому не угрожает, – сказал Левон. – Но на этот раз сделайте, пожалуйста, то, о чем вас просят. Так хочет группа.

– Я выписываю вам чеки, и мы… – Гюнтер показал на Виктора и Найджела, – выбираем синглы. Так хочу я.

– Да пошли вы все нахер! – Грифф затушил сигару о подлокотник дивана, швырнул окурок на ковер и вышел вон из кабинета.

– Блефует! – сказал Найджел Хорнер. – Сейчас вернется.

– Размечтался, – сказала Эльф. – Он из Йоркшира. Не вернется.

– Барабанщиков пруд пруди, – заявил Виктор Френч. – Если этот ушел из группы, то наймем другого.

– Никого вы не наймете, – бросил Дин и резко, с вызовом встал.

Эльф встала решительно.

Джаспер встал.

Левон встал, бормоча себе под нос:

– Великолепно, просто великолепно.

– Это что значит?! – повысил голос Гюнтер Маркс. – Вы решили устроить мне забастовку? Да я вас всех просто-напросто уволю. Немедленно.

– И выбросишь на ветер тринадцать тысяч фунтов? – спросил Дин. – Интересно, как ты объяснишь это Тото Шифферу в берлинской штаб-квартире?

Гюнтер переменился в лице:

– Ты меня шантажируешь?

– Не припомню, чтобы еще какой-то лейбл так баловал музыкантов, – говорит Левон, обращаясь к Эми Боксер. – Гюнтер Маркс – дальновидный стратег, чтобы не сказать провидец. Для «Утопия-авеню» он как отец родной. Можешь это процитировать.

– Очень лестная характеристика, – говорит Эми. – Дин, давай продолжим разговор о тебе. А ты, случайно, не королевских кровей?

– Я незаконный сын герцога Эдинбургского, только тсссс!

– «Утопия-авеню» питает глубокое уважение к королевскому семейству, – торопливо вставляет Левон.

Эми делает глоток кофе, смотрит на Дина, будто говоря ему: «А Левон-то тот еще переживальщик, да?»

– Нигилизм чувствуется даже в названиях твоих песен. «Вдребезги», «Оставьте упованья», «Пурпурное пламя»… Tо есть в музыке ты представляешь взгляды рассерженной молодежи?

«Ну вот, опять это слово».

– В каком смысле – нигилизм?

– Уныние. Ожесточенный взгляд на жизнь. Убеждение в бессмысленности существования.

– А, понятно. Ну, вообще-то, если меня что-то раздражает, то я могу сочинить об этом песню. Но это не значит, что я считаю жизнь бессмысленной.

– А что тебя раздражает?

Дин прикуривает «Данхилл», затягивается. На первом этаже стучат молотки.

– Что меня раздражает? Музыкальные критики, которые считают себя богами. Люди, которые употребляют умные слова, чтобы ткнуть тебя носом в твою необразованность. Мужчины, которые бьют женщин. Продажные копы. Старики, которые думают, что «Я ради тебя кровь проливал» ставит точку в любом споре. Чиновники, которые запретили пиратское радио. Те, кто высмеивает чужие мечты. Пироги, в которых вместо начинки – воздух. Власть имущие из благородных, которые снимают сливки. Ну и все мы – за то, что безропотно позволяем этим сволочам нас эксплуатировать.

– Что ж, я спросила, ты ответил, – вздыхает Эми. – А вот Джаспер разве не из благородных?

Джаспер смотрит на Дина.

– Джаспер классный.

– Зато я – самый что ни на есть простецкий парень, – добавляет Грифф. – Когда Дину хочется поговорить с кем-то о хорьках, удобствах во дворе или о социализме, то я всегда к его услугам.

На шее Эми Боксер поблескивает серебряный кинжальчик.

– А когда вы станете знамениты на весь мир и прикупите себе особняки в Суррее, чтобы уйти от налогов, то так и останетесь «простецкими парнями»? Вам уже достался глоток славы. Наверное, в вашей жизни теперь многое изменилось…

– За-ши-бись! – Стюарт Кидд, осматриваясь кругом, стоял в прихожей квартиры Джаспера. – А лихо ты устроился!

Кенни Йервуд онемел. Род Демпси шнырял глазами, разглядывая обстановку. «Прикидывает, что почем», – сообразил Дин.

– Надеюсь, ты мне вписку не обнесешь, а, Род?

Род хохотнул, продолжая оценивающе рассматривать квартиру.

– Это правда твои хоромы? – уточнил Стю.

– Типа того, – ответил Дин.

– Прям как из «Плейбоя», – сказал Стю. – Телевизор. Стерео. А вертолетной площадки на крыше, случайно, нет?

– Квартиру купил отец Джаспера, вроде как вложился с прицелом на будущее. Джаспер за ней присматривает, а я присматриваю за Джаспером. Ну, как-то так.

– И где же твой Джаспер? – с напускным аристократическим выговором осведомился Кенни.

– В Оксфорде. Завтра вернется. И между прочим, он не стал бы высмеивать твое произношение.

– Пусть только попробует! – сказал Кенни. – Сразу в глаз получит.

Стю все еще разглядывал обстановку.

– Значит, ты кантуешься тут аж с января и только сейчас пригласил нас в гости?

– Дин не виноват, – сказал Род Демпси. – У артистов тяжелая жизнь. Столько дел, что посрать некогда.

– Кстати, это почти правда, – сказал Дин. – Эй, Стю, скидывай обувку. Здесь с этим строго.

– Еще чего! – возмутился Стю.

– Тут один паркет дороже, чем весь дом твоей тетки Нелли вместе со всем ее барахлом, – заметил Род Демпси, расстегивая пряжки на байкерских сапогах.

– Включая саму Нелли, – добавил Кенни. – Между прочим, она в свое время неплохо зашибала. Ну, надо сказать, там было за что. Как и твоя мамаша, кстати.

– Очень смешно. – Стю расшнуровал ботинки. – А поссать можно? Или ваш золотой унитаз тоже нельзя пачкать?

– Вторая дверь слева по коридору.

Стю отправился в уборную, а Кенни принялся изучать коллекцию пластинок.

– Рад за тебя, Дин, – сказал Род Демпси.

В Грейвзенде у него была сомнительная репутация. Заядлый прогульщик, в шестнадцать лет он угодил в исправительную школу, за то, что поджег машину муниципального инспектора по делам несовершеннолетних; в восемнадцать прибился к байкерам; в двадцать пошел на квартирную кражу, но сорвался с крыши и лишился глаза. Выйдя из тюрьмы, он оказался без дома, без работы и без гроша в кармане, но Билл Шенкс ссудил ему денег, и Род открыл ларек, где торговал байкерской экипировкой. А теперь у него байкерский магазин в Кэмден-Тауне.