Дэвид Митчелл - Утопия-авеню

– …пятьсот гульденов, чтобы заплатить за студию, – говорит Улыбка до ушей. – Лучше наличными.

Рука мисс Роршах поглаживает грудь Гриффа под рубашкой.

– В понедельник мы занимались любовью в астрале, а сегодня… – Она шепчет что-то Гриффу на ухо, а ее рука скользит все ниже и ниже.

– …а продюсерский гонорар получишь с будущих продаж, – говорит Улыбка до ушей. – Гарантирую крупный куш. Ты ничего не потеряешь.

Мартовская ночь угольно-серая, чернильно-фиолетовая, звездная. У Принсенграхт свежо и прохладно. Весна на пороге. Позвякивает велосипедный звонок. Джаспер уступает дорогу, велосипедист проезжает мимо, бросает негромкое «Taak» [107] Спасибо (голл.) . . Из бара, сияющего янтарным светом, доносится полузабытая мелодия и запах жареных мясных крокетов. На углу Амстелвельда Джаспер останавливается, поднимает большой палец к небу, проверяет, остер ли лунный серп. «Хорошо снова стать амстердамцем». Англичане не доверяют двойственности. Приравнивают ее к предательству. В Голландии много межнациональных браков – с немцами, французами, бельгийцами или датчанами. Это никого не удивляет. Городские колокольни начинают полуночный перезвон. Гулко бухает железо, поет бронза, колокольные языки взмах за взмахом слизывают дома и церкви. Пропадает консерватория и каморка над пекарней на Рамстрате, где Джаспер жил три года. Затушевываются, стираются, исчезают убогие бордели, экспедиторские конторы и грязные забегаловки; роскошные отели, дорогие рестораны, концертные залы; клуб «Парадизо», Рейксмюсеум и студия звукозаписи «ARPO»; площадь Дам, закрытые сувенирные лавочки и дом Анны Франк; родильные дома и кладбища, Вонделпарк с его озером и пока еще безлистными липами, каштанами и березами; горожане – и те, которые сладко спят, и те, которых мучает бессонница; даже колокола на колокольнях, виновники этого немыслимого исчезновения, сами растворяются в ночи, и от древнего будущего Амстердама остаются только бескрайние топи, открытые всем ветрам, где находят приют угри и чайки, нищие в жалких лачугаx и утлых лодчонках и вечно голодные псы…

Графграверсграхт – курьез среди амстердамских каналов. Он тупиковый. Туристы забредают сюда лишь нечаянно, в поисках дороги к зоопарку. Коренные амстердамцы уверяли Джаспера, что такого канала нет и быть не может, ведь само его название, «канал могильщиков», – нелепая шутка.

А канал все-таки существует. Уличный указатель с его названием хорошо виден в лунных лучах. Респектабельные местные жители давно спят, но в самом конце, в треугольнике мансардного окна дома номер 81 на Графграверсграхт, светится синий клочок неба. Джаспер проходит вдоль канала, останавливается у двери, под сияющим окном. Нажимает верхнюю кнопку звонка в ритме детской песенки. «Boer wat zeg je van mijn kippen?» Пауза. «Boer wat zeg je van mijn haan?» [108] «Фермер, как мои цыплята?» 〈…〉 «Фермер, как мой петушок?» (голл.)

Джаспер ждет.

«Может быть, она уснула, а свет не выключила».

Джаспер ждет.

«Сосчитаю до десяти и уйду…»

Наверху, на четвертом этаже, распахивается окно. На брусчатку со звоном падает ключ. Джаспер его поднимает. На ключе брелок – Супермен. Осторожно, как вор-домушник, Джаспер отпирает входную дверь и крадется по лестнице, мимо велосипедов, газовых баллонов и свернутых старых ковров. На последнем этаже открывается дверь…

Одинокая спираль электрокамина алеет полоской лавы. Багровое сияние, смешиваясь с небесно-синим светом лампы, превращается в пурпурное зарево. С пластинки на проигрывателе льется шелковый голос Хелен Меррелл, «You’d Be So Nice to Come Home to» [109] «Хорошо бы приходить домой, к тебе» (англ.) . . Трикс стоит в дверях. Махровый банный халат, на кармашке вышито: «Il Duca Hotel, Milano». Тридцатилетняя, хрупкая, с примесью яванской крови, распаренная после ванны, волосы собраны в пучок.

– Боже мой, это мистер Утконос!

– Можно войти?

Трикс изгибает бровь:

– И я тебя рада видеть.

«Надо было поздороваться».

– Извини. Привет. Рад тебя видеть.

Трикс впускает его в квартиру, захлопывает дверь.

– А я уже хотела было забраться в постель и рыдать, пока не усну. Думала, что поклонницы разодрали моего несчастного рыжего лиса в клочья и обглодали все косточки.

Джаспер вешает пальто на оленьи рога.

– Ирония.

– Надо же, Лондон научил тебя уму-разуму.

Джаспер снимает ботинки.

– Сарказм?

– Ох, боюсь, такими темпами ты скоро станешь совсем нормальным!

– Этого опасаться не стоит.

Трикс наполняет два бокала ромом со льдом.

Часы на полке показывают пять.

На часах Джаспера – без трех минут полночь.

– Они давно стоят, – говорит Трикс. – От времени слишком много шума.

Они садятся на диван, каждый – на свой краешек, подтягивают ноги, смотрят друг на друга.

– Proost , мистер Утконос.

– Proost .

Ром обжигает горло.

– Как тебе «Парадизо»?

– Концерт прошел хорошо, а вечеринка была чересчур. Я незаметно сбежал.

– Ваш альбом продается, как свежая сельдь, – с руками рвут. В Миддельбурге де Зуты спешно созвали экстренный совет директоров. Твой отец, наверное, обратится к акционерам: «Скелет из семейного шкафа играет на гитаре по телевизору, в передаче „Фенклуп“. Какова наша официальная позиция по этому вопросу?» А ваш басист – просто загляденье.

– На самом деле он не такой высокий, как выглядит по телевизору.

– И все вы, похоже, очень дружны.

– Когда играешь с кем-то в одной группе, то хорошо всех узнаешь.

– Как родных и близких?

– Я в этом плохо разбираюсь. Наверное, да. Дин живет у меня. Он обо мне заботится. Напоминает, если я что-то забываю. Грифф бесстрашный. Его ничего не пугает. Он умеет жить. Эльф как сестра. Ну, я так себе представляю. Она хорошо понимает людей. Как ты. По-моему, все трое и Левон, наш менеджер, знают про мою эмоциональную дислексию. Но мы это не обсуждаем. Они меня прикрывают, если возникает такая необходимость.

– Это очень по-английски… – Трикс закуривает турецкую сигарету. – А на что это похоже – известность и слава?

– В «Парадизо» меня все время об этом спрашивали, а когда я отвечал: «На самом деле я не знаменитость», то становились… какими-то непонятными.

Поразмыслив, Трикс говорит:

– Наверное, они думают, что ты считаешь их недостойными того, чтобы делиться с ними своими ощущениями.

– Действительность совсем не такая, как выдумки.

– А когда это имело значение?

Джаспер допивает ром и глядит сквозь толстое донышко бокала на пламя свечей, на скошенные стены, занавеси, электрокамин, на индийскую богиню, выдувающую дым благовоний.

– Мне очень не хватает твоих лекций по антропологии, Трикс.

– Но это же ты пересек Ла-Манш, уплыл искать свою судьбу и оставил меня, несчастную, горевать в одиночестве.