Чарльз Буковски - Голливуд

Адвокат, Лэнс и Джон разработали стратегию отношений с Фридманом и Фишманом. Я в это дело не вникал. Командовал юрист: ты скажешь то, а ты – се. Этого не говори, я сам скажу. И все в таком духе.

Адвокаты, врачи и дантисты обирают людей до нитки. Писателям остается помирать с голодухи, кончать жизнь самоубийством или сходить с ума.

Завтрак закончился, мы разошлись по машинам и поехали к зеленому билдингу, где нас ожидали Фридман и Фишман. Мы договорились собраться у подъезда.

Секретарша проводила нас в кабинет Гарри Фридмана, и не успели мы войти, как Фридман встал из-за стола и начал с места в карьер:

– Сожалею, но ваши ребята обанкротились, и тут ничем не поможешь. Эти двое должны выйти из дела. Мы не можем тащить их на своем горбу. Мы не благотворительная организация.

Мы расселись вдоль стенки.

– Мистер Фридман, – начал Джон, – я не могу обойтись без этих людей, они знают суть дела.

Фридман, по-прежнему стоя, оперся костяшками пальцев о столешницу.

– Незаменимых нет! Тем более когда речь идет об этих господах. Зачем они нам? Ну ответьте – зачем?

– Они мои сопродюсеры, мистер Фридман…

– А я генеральный продюсер! Я главнее! И я в них не нуждаюсь! Кровососы! Пиявки!

За спиной Фридмана отворилась дверь, и вошел Фишман. Он был не таких внушительных размеров, как Фридман. Фишман обошел вокруг партнера. Он был шустренький. Выходя на второй круг, он прокричал:

– Пиявки! Пиявки! Пиявки!

И юркнул в ту же дверь, за которой, наверное, находился его кабинет.

Фридман опустился в кресло. Он наверняка знал, кого мы к нему привели.

Сидя за столом, он сказал уже вполне мирно:

– Нам никто не нужен. Светило откашлялся и произнес:

– Прошу прощения, но существует контракт… Фридмана подбросило в кресле.

– А ты заткнись, ученая задница!

– Я с вами свяжусь позже, – пообещал светило.

– Валяй! Свяжется он со мной! Попробуй свяжись, хрен заумный! Мне на тебя плюнуть и растереть!

Мы поднялись и направились к двери. Пошептавшись, Тим и светило отвалили. Джон сказал, что хочет продолжить беседу. Я тоже остался.

Мы снова сели.

– Не могу я платить этим парням, – сказал Фридман.

Джон подался вперед и погрозил пальцем:

– А какого же черта ты, Гарри, заставляешь их даром ишачить?

– А мне в кайф, когда на меня задарма ишачат.

– Разве ж это справедливо? Они уже несколько месяцев проработали! Ты должен им заплатить.

– Ладно, дам им пятнадцать тысяч.

– То есть тридцать на круг – за несколько месяцев?

– Нет, зачем, я дам пятнадцать на двоих.

– Это невозможно!

– Все возможно.

Тут он обратил внимание на меня.

– А это что за парень?

– Автор сценария.

– Староват что-то. Долго не протянет. Я урежу ему гонорар на десять тысяч.

– Руки коротки, я сам ему плачу.

– Тогда с тебя сниму десятку, а ты уж с него.

– Кончай, Гарри…

Фридман поднялся из-за стола, прошел к кожаному дивану у стены и, растянувшись на нем во весь рост, уставился в потолок и замолк. Потом послышалось всхлипывание. Глаза Фридмана наполнились влагой.

– Нет у меня денег. Нету. Прям беда. Хоть вы помогите!

Он молчал добрых две минуты. Джон закурил, ожидая продолжения.

И Фридман, не сводя глаз с потолка, заговорил:

– Это ведь будет художественная картина, так?

– Ну да, – кивнул Джон.

Гарри Фридман слетел с дивана и подскочил к Джону.

– Произведение искусства! Искусства, мать его растак! Значит, и тебе хрен обломится!

Джон встал.

– Мистер Фридман, нам пора.

Мы двинулись к двери.

– Джон, – сказал Фридман, – этих кровососов надо отпустить. Пиявки! – услыхали мы его крик уже за дверью.

Мы пошли в сторону бульвара.

Мы с Сарой решили еще разок наведаться в гетто. Поехали на нашем дряхлом «фольксе», который, к счастью, не загнали.

Никаких неожиданностей по дороге мы не встретили, если не считать того, что кто-то выкинул на самую середку мостовой старый матрас и нам пришлось сделать крюк.

А вообще эта местность напоминала деревню после бомбовой атаки. Улицы словно вымерли. Будто аборигены подали сигнал «в убежище!». Но при этом я чувствовал на себе сотни глаз. Может, воображение разыгралось.

Я затормозил, мы припарковались и постучали в дверь. На ней зияли пять пулевых пробоин. Раньше я их не видел.

Стук пришлось повторить.

– Кто там? – раздался голос Джона.

– Хэнк и Сара. Мы тебе звонили.

– Ах ты, мать честная! Дверь отворилась.

– Прошу!

У стола стоял Франсуа Расин с бутылкой вина.

– Жизнь – пустая штука, – возвестил он. Джон закрыл дверь на цепочку.

Сара пробежала пальчиками по пулевым отверстиям.

– Это что – термиты прогрызли?

Джон засмеялся.

– Ага. Садитесь.

Он принес стаканы, мы сели. Разлили вино.

– Они тут на днях девчонку разложили на капоте моей тачки. Впятером. Или вшестером. Мы вмешались. Они осерчали. И через пару дней вечерком являются и – бах-бах-бах – продырявили дверь. И – тишина.

– Но мы, слава богу, живы, – констатировал Франсуа. – Сидим и винцо попиваем.

– Они пытаются выкурить нас отсюда, – сказал Джон. – На все идут, чтобы мы сделали ноги.

– Придет час, и мы их протянем навсегда, – вставил Франсуа.

– У них больше пушек, чем у копов, – сказал Джон. – И они гораздо чаще пускают их в ход.

– Все же лучше вам отсюда убраться подобру-поздорову, – заметила Сара.

– Шутишь? Мы заплатили за три месяца вперед. Мыслимо ли – такую прорву денег бросить коту под хвост!

– А жистянку свою дорогую под хвост пустить – дешевле, что ли? – сказал Франсуа, делая внушительный глоток.

– Вам хоть заснуть удается? – спросил я.

– Если на ночь нагрузиться как следует. Но вообще-то тут ни днем ни ночью покою нет. Решетки на окнах – фигня. У моего соседа они тоже были. И в один прекрасный вечер сидит, ужинает, глядь – за спиной парень с пушкой. Через крышу пролез. В щель какую-то. Они слышат каждое наше слово. И сейчас, между прочим.

Из-под пола раздался громкий стук.

– Слыхали?

Франсуа вскочил и затопал ногами.

– Тихо! Тихо! Кончай стучать, мудак трахнутый!

Стук прекратился. Нам, видно, просто решили дать понять, что мы на мушке. Не более того. Франсуа сел.

– Ужас какой! – сказала Сара.

– Твоя правда, – отозвался Джон. – Они сперли у нас телевизор, но он и ни к чему.

– Я думал, это негритянское гетто, а гляжу, у вас и латиносы появились.

– Да, – ответил Джон. – Тут база одной из самых крутых мексиканских группировок – «Вэ-шестьдесят шесть». Чтобы в нее вступить, надо кого-нибудь укокошить.

Воцарилась тишина.

– Как кинцо? – спросил я, чтобы прервать тягостное молчание.

– Подготовительный период в разгаре. Я вижусь с группой каждый день, мы работаем по многу часов. Скоро начнем снимать. «Файерпауэр» вкладывает все больше денег, фильм на мази. Если бы только нам на каждом шагу не подставляли подножку…