Чарльз Буковски - Голливуд

– Ни за что не брошу моих цыпок, – сказал он мне. – Помру тут, на чужбине, вместе с моими курятами, бок о бок с неграми.

Потекли будни: лошадки бегали, кино снималось.

Телефон звонил каждый божий день. Всем вдруг захотелось проинтервьюировать сценариста. Я даже не предполагал, сколько развелось журналов по кино или интересующихся киношными делами. Этот безумный интерес к искусству, неуклонно и последовательно двигающемуся к своему упадку, сродни болезни. Видеть на экране всякое дерьмо стало столь привычным, что люди перестали отдавать себе отчет в том, что смотрят одно дерьмо.

Бега – еще одна разновидность пустой траты жизненных сил и времени. Люди подходят к окошкам касс, где в обмен на деньги им выдают кусочки пронумерованного картона. Номера, как правило, оказываются невыигрышными. А уж если вам паче чаяния повезет, то ипподром и правительство отстегнут у вас восемнадцать процентов с каждого бакса. В общем, чтобы ходить на бега или в кино, надо быть законченным дураком. Я-то буду поумней других, потому что за десятилетия тотошной жизни кое-чему научился. Бега для меня – хобби, не более того. За деньгами я не гонюсь. Имея за спиной продолжительный опыт бедности, к деньгам относишься с уважением. Как-то неохота спустить все до цента. Это удовольствие оставим святым и дуракам. Своим успехом в жизни я обязан тому, что при всех своих безумствах остаюсь совершенно нормальным: я предпочитаю сам творить обстоятельства, не позволяя им брать власть надо мною.

Так вот, как-то вечером зазвонил телефон. Это был Джон Пинчот.

– Не знаю, что и делать, – сказал он.

– Опять Фридман заморозил картину?

– Нет, тут совсем другое дело. Не знаю, откуда этот парень взял мой номер…

– Что за парень?

– Да вот звонит мне один…

– И что говорит?

– Говорит: «Ты, сукин сын долбаный, убил моего брата! Брата моего сгнобил! Теперь я тебя укокошу! Сегодня же!»

– Боже!

– Он в истерике, похоже, совсем не в себе. Шизик какой-то. В этом городе на кого угодно можно нарваться.

– В полицию сообщил?

– Да.

– А что они?

– Говорят, как он появится – звоните.

– Приезжай ко мне.

– Да нет, не стоит, обойдется. Но мне, конечно, сегодня не уснуть.

– Оружие есть?

– Нет, будет только завтра, только, боюсь, не поздно ли.

– Переночуй в мотеле.

– Что толку, он, может быть, за мной следит.

– Чем я могу тебе помочь?

– Ничем. Я просто хотел тебе об этом сказать и поблагодарить за то, что ты написал сценарий.

– Не за что.

– Спокойной ночи, Хэнк.

– И тебе, Джон. Он положил трубку.

Мне легко было влезть в его шкуру. Меня однажды донимал по телефону один такой, грозился пришить за то, что я будто бы переспал с его женой. Он называл меня по фамилии и утверждал, что держит меня на мушке. Но свою угрозу так и не исполнил. Наверно, погиб в какой-нибудь дорожной заварушке.

Я решил звякнуть Франсуа Расину, узнать, как у него дела. На другом конце провода заговорил автоответчик:

«Говорите не со мной, говорите с этой машинкой. Я не желаю разговаривать. Говорите с этой машинкой. Я отсутствую, вы тоже отсутствуете. Незаметно подкрадывается смерть, чтобы заключить нас в свои объятия. Я не желаю разговаривать. Говорите с машинкой».

Послышались гудки.

– Франсуа, мудак ты эдакий!

– Ой, это ты, Хэнк!

– Я, малыш.

– У меня был пожар. Пожар. Пожар!

– Что?

– Да я купил дешевенький телевизор, черно-белый. Когда уходил из дому, оставлял его включенным. Чтоб думали, будто я дома. Обдурить их хотел. Ну и наверно, произошло короткое замыкание или он взорвался. Я приезжаю – все в дыму. Пожарные до этих мест не добираются. Хоть весь квартал сгори, они не почешутся. Вышел из машины, иду – дым сплошной. Пламя. Негры собрались. Ворье и мокрушники. Воду ведрами таскают, бегают туда-сюда. Я сел, смотрю. Нашел бутылку вина, открыл, пью. Кругом дымище. Огонь вырвался наружу. Негры все бегают. «Мы, – говорят, – опоздали. – Извини, старик. У нас тут сходка была. Кто-то дым учуял». «Спасибо», – отвечаю. У кого-то джин нашелся, пустили по кругу. Потом они разошлись.

– Мне очень жаль, Франсуа. Господи, не знаю, что и сказать. Шить-то там можно еще?

– Я сижу в дыму, сижу в дыму. Как в тумане. Я весь поседел, состарился совсем. Сижу в тумане. А теперь я мальчонка, слышу, как мама меня зовет. Ой, нет, она стонет! Ее трахают. Кто-то страшный ее трахает! Мне надо домой, во Францию, надо спасти мою мать, надо спасать Францию!

– Франсуа, ты можешь ко мне переехать. И у Джона, кажется, есть лишняя комната. Все не так плохо. Нет худа без добра.

– Да нет, худо почти всегда без всякого добра приходит. И остается навсегда!

– Тогда это смерть.

– Каждый день жизни и есть смерть. Я поеду во Францию! Буду действовать!

– Франсуа, а как же цыплята? Ты же не хотел с ними расставаться.

– Да черт с ними! Пускай неграм остаются! Пускай черномазые жрут белое мясо!

– Белое мясо?

– Я в тумане. Пожар тут был. Пожар. Я совсем старик, волосы поседели. Сижу в тумане. Пойду…

Франсуа повесил трубку.

Я попробовал перезвонить. Но слышал только автоответчик: «Говорите не со мной, говорите с этой машинкой. Я не желаю разговаривать…»

Оставалось надеяться, что у него была под рукой бутылка-другая хорошего красного вина, потому что если оно кому и нужно было сейчас позарез, так это моему другу Франсуа. И моему другу Джону. И мне самому. Я откупорил бутылку.

– Как насчет стаканчика-другого? – спросил я Сару.

– Присоединяюсь, – ответила Сара. – Что новенького?

Я рассказал.

В первую ночь никто не явился убивать Джона Пинчота. На вторую у Джона было оружие и он готов был встретить гостя. Но тот опять не пришел. Такие угрозы не всегда выполняют.

Тем временем Франсин Бауэрс оправилась после болезни.

– Пятьдесят баксов в день плюс комната и содержание – вот все, что я могу ей предложить, – сказал Фридман Джону.

Джону удалось уговорить его раскошелиться еще и на оплату перелета в Калифорнию.

Мне полагалось получить часть гонорара в первый день съемок. «Файерпауэр» обязалась заплатить Джону, а из этих денег он должен был выделить мою долю. Но никто никому ничего не заплатил. По-моему, вообще никто из съемочной группы не получил ни гроша.

Поэтому я решил пойти на банкет прокатчиков. Надеялся выяснить там у Фридмана, где застряли мои денежки.

Банкет назначили в пятницу в ресторане «Лимонная утка» – просторном мрачноватом заведении с большим баром и достаточным количеством посадочных мест. К нашему с Сарой приходу почти все они уже были заняты. Прокатчики понаехали со всего света. Выглядели они безмятежно и даже, пожалуй, брезгливо-устало. В основном ели, тщательно обдумывая заказ, говорили немного, пили мало. Мы нашли столик в сторонке, в углу.