Чарльз Буковски - Голливуд

Вошел Джон Пинчот и сразу устремился к нам. Подошел, улыбаясь:

– Вот кого не ожидал здесь встретить. Нет ничего занудней банкетов прокатчиков. Кстати, у меня туте собой…

Он раскрыл сценарий в голубом переплете.

– Вот в этом месте надо сократить полторы минуты. Сделаешь?

– Конечно. А ты насчет выпивки не похлопочешь?

– О чем речь!

– Джон прав, – сказала Сара, – особого веселья тут не наблюдается.

– Может, с нашей помощью дело поправится, – сказал я.

– Хэнк, мне уже надоело отовсюду уходить последними.

– Что ж тут особенного…

Я принялся вычеркивать текст. Мои персонажи страшно болтливы. Все до одного. Джон принес выпивку.

– Ну как, кромсаешь?

– Укорачиваю языки.

– Хорошо бы еще с выпивкой укоротить.

– С выпивкой не получится. Ее никогда не бывает слишком много.

Вдруг раздались аплодисменты.

– Фридман, – сказала Сара.

Да, это был он – в засаленном костюме, без галстука, с оторванной пуговицей на мятой рубашке. Фридману было не до таких пустяков, как одежда. Но зато улыбка у него была очаровательная, а глаза прямо-таки буравили собеседников насквозь, почище любого рентгена. Явился из самого пекла, и жил в самом пекле, и готов был отправить туда каждого встречного-поперечного, только дай ему малюсенькую зацепку. Он переходил от стола к столу, отпуская короткие меткие замечания.

Пришла очередь нашего. Фридман отвесил Саре комплимент.

– Кстати, – я ткнул пальцем в сценарий, лежащий на столе, – сукин сын Пинчот заставляет меня вкалывать даже на банкете!

– И это хорошо! – ответил Фридман, повернулся и пошел дальше.

Я сделал купюры и протянул сценарий Джону.

– Отлично, – сказал он. – Ничего существенного не выпало, а читаться будет просто здорово.

– Даже лучше.

Опять послышались хлопки. На этот раз по поводу явления Франсин Бауэрс. Она еще не старушка, но старой закваски. Держится очень прямо и неторопливо поворачивает голову то вправо, то влево, то улыбнется, то посерьезнеет, то опять улыбнется. Вот она останавливается – секунд на десять, не дольше, раздумывая, куда ей присесть, и с достоинством идет вперед. Ее снова награждают аплодисментами. Вспыхивает магний. Она, расслабившись, останавливается на пару слов возле одного из столиков, потом продолжает свой путь.

Черт подери, подумал я, а сценарист-то? Тот, кто вдыхает жизнь (или заражает мертвечиной) в этих манекенов? Тот, кто заставляет биться их сердца, кто дарит им свои слова, побуждает к действиям, обрекает на жизнь или смерть – и все по своей воле? Где же этот человек? Кто и когда ловил его видоискателем? Кто приветствовал его овациями? А сценарист, как всегда, там, где ему положено быть – в темном углу, сидит и наблюдает.

И вдруг – батюшки! К нам приближается Франсин Бауэрс. Она улыбается Саре и Джону, а потом спрашивает меня:

– Вы вписали для меня эпизод с ногами?

– Франсин, все на месте. Ноги тебе обеспечены.

– Вы не пожалеете. У меня потрясающие ноги.

– Абсолютно в этом убежден.

Она наклонилась ко мне через стол, улыбнулась обаятельнейшей улыбкой, сверкнула глазами, продемонстрировала свои знаменитые туго обтянутые скулы:

– И вы правы.

Затем выпрямилась и отошла к другому столику.

– Мне надо с Фридманом поговорить, – сказал Джон.

– Узнай заодно, когда деньги дадут.

Мы с Сарой сидели и изучали публику. Сара незаменима на всех гулянках. Она рассказывает мне, кто есть кто. Я без нее просто слепец. Я, признаться, невысокого мнения о человеческой природе и не очень-то стараюсь в нее вникать. Но Саре удается показать мне ее с забавной стороны, и я ей за это благодарен.

Вечер шел своим чередом. Мы с Сарой закуски по обыкновению не заказывали. Еда отнимает много сил, а после двух-трех стаканчиков совершенно теряет вкус. А вино, согреваясь, становится вкуснее. Откуда ни возьмись появился Джон Пинчот.

– Вон там, – указал он на какой-то столик, – один из фридмановских юрисконсультов.

– Отлично, – сказал я. – Он-то мне и нужен. Сара, за мной!

Мы подсели за его столик. Юрисконсульт уже порядком нагрузился. Рядом с ним сидела долговязая блондинка. Она сидела неподвижно, будто замороженная. Шея у нее была длинная-предлинная, ей просто конца не было. Смотреть страшно. И как будто замороженная. Юрисконсульт нас сразу узнал.

– А, Чинаски! – сказал он. – И Сара!

– Привет! – сказала Сара.

– Привет! – сказал я.

– Моя жена, Хельга.

Мы поздоровались и с Хельгой. Она не ответила. Она была заморожена и неподвижно сидела в своем кресле. Юрисконсульт махнул насчет выпивки. Принесли пару бутылок. Начало неплохое. Юрисконсульт, звали его Томми Хендерсон, разлил по стаканам.

– Бьюсь об заклад, вы недолюбливаете адвокатов, – сказал он мне.

– Не как класс, конечно.

– Я порядочный адвокат, не мошенник. Вы, наверно, думаете, раз я работаю на Фридмана, мне палец в рот не клади?

– Не отрицаю.

– Так вот: вы ошибаетесь.

Томми осушил стакан и без задержки налил второй. Я тоже свой выпил.

– Притормози, Хэнк, нам еще домой ехать, – сказала Сара.

– Если меня развезет, вызовем такси. За счет адвоката.

– Пожалуйста, я готов.

– В таком случае…

Сара залпом опрокинула свой стакан. Долговязая все пребывала в заморозке. Ей-богу, на нее больно было смотреть. Особенно на шею – длинную, тощую, со вздутыми венами. Отвратительное зрелище.

– Моя жена, – пояснил юрисконсульт, – бросила пить.

– Понятно, – сказал я.

– Какая вы молодец, – сказала Сара. – Такой шаг требует большого мужества и силы воли. Особенно когда все вокруг пьют.

– Я бы ни за что на такое не решился, – вставил я. – Хуже нет – сидеть трезвым, когда вся компания бухает как нанятая.

– Однажды я проснулась в пять утра на пляже в Малибу совершенно голая. С тех пор протрезвела раз и навсегда.

– Молодец, – сказал я. – Мужественный шаг.

– И не позволяйте сбить вас с пути, – сказала Сара.

Адвокат Томми Хендерсон налил по новой себе, Саре и мне.

– Чинаски меня не любит, – сказал он своей Хельге. – Считает мошенником.

– Это не его вина, – отозвалась Хельга.

– Правда ведь, правда? – допытывался у меня адвокат. Он почти опорожнил стакан и заглянул мне в глаза. – Думаешь, я жулик?

– Не исключено, – ответил я.

– Думаешь, мы тебе платить не хотим?

– Есть такое ощущение.

– А я, между прочим, почти все твои книжки прочитал. И считаю тебя великим писателем. Почти таким, как Апдайк.

– Спасибо.

– И нынче утром я выслал все чеки. Все вы получите свои денежки ближайшей почтой.

– Правда, – сказала Хельга. – Я свидетель – он отправил чеки по почте.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Этого требует элементарная честность.

– Ну да, честность. Мы стараемся честно работать. У нас была заминка с наличностью, но теперь все в порядке.