Чарльз Буковски - Голливуд

В общем, я скоротал время до вечера и отправился домой, положив в карман больше сотни. Попал как раз в толпу возвращающихся с работы тружеников. Жалкое зрелище. Племя обессиленных, злых и нищих людей. Торопящихся домой, чтобы по возможности спариться, посмотреть в ящик и пораньше улечься, чтобы наутро начать все сначала.

Когда я въехал во двор, Сара поливала сад. Она прекрасная садовница. И целительница моих безумств. Она кормит меня здоровой пищей, стрижет волосы и ногти и вообще держит в форме.

Я поставил машину, вышел в сад и поцеловал Сару.

– Ну как, выиграл?

– А как же!

– Звонков не было, – доложила она.

– Неприятная история. После всего, что было, после того, как Джон чуть палец себе не оттяпал и все такое… Жалко его, сил нет.

– Надо было тебе его сегодня зазвать к нам.

– Я звал, но у него нынче свидание.

– С кем?

– Не знаю. С какими-то лесбиянками. Пускай расслабится.

– Ты обратил внимание на розы?

– Еще бы! Великолепные! Особенно красные, белые и чайные. Чайные – мой любимый цвет. Так бы и съел.

Сара отключила воду от шланга, и мы пошли в дом. Жизнь все же не так плоха. Иногда.

А потом кино закрутилось по новой. Как всегда, новость нам сообщил Джон. По телефону.

– Да, – сказал он мне, – завтра возобновляем съемки.

– Я что-то не пойму. Ты же говорил, фильму конец.

– «Файерпауэр» что-то там распродала. Фильмотеку, какие-то гостиницы в Европе. Кроме того, этим ребятам удалось перехватить заем у итальянцев. Говорят, эти итальянские деньжата не совсем стерильные, но деньги есть деньги. В общем, приглашаю вас с Сарой завтра на площадку.

– Прямо не знаю…

– Завтра вечером.

– Ладно, договорились. Где и когда?

Когда съемки фильма наконец благополучно завершаются, Голливуд предстает как перекресток мира, где встречаются и тут же расходятся люди со всего света. Вот заглянул на съемки Манц Леб, постановщик фильмов «Человек-крыса» и «Голова-карандаш» (Дэвид Линч) со знаменитой актрисой Розалинд Бонелли (Изабелла Росселлини, снижавшаяся у него в «Синем бархате»); подсаживается к столику неприкаянный Иллиантович (Питер Богданович, югослав по отцу, только что закончивший в тот момент свой фильм «Незаконно ваш», очередную коммерческую неудачу); проходит человек со славянообразной фамилией Сестинов (видимо, подразумевается Питер Устинов, которому Хэнк приписывает постановку «Кладбища домашних животных», творения Мэри Лэмберт, – возможно, вспоминая его актерскую работу у Хэнсона в картине «Маппеты. Большое развлечение»).

И еще. Гарри Фридман упоминает роман о проститутках, по которому хочет сделать с Хэнком еще один фильм. Менахем Голан действительно собирался экранизировать книгу Чарльза Буковски «Женщины».

Мы с Сарой заняли места в отдельном кабинете. Наступил вечер пятницы, конец недели, в атмосфере сквозило нечто легкомысленное. Мы немножко посидели вдвоем, потом к нам присоединился Рик Талбот. Вошел, сел прямо рядом с нами. Заказал только кофе. Я часто видел, как он по телевидению обозревает события в кино вместе со своим напарником Керби Хадсоном. Они хорошо знали свое дело и нередко по-настоящему загорались. У них это получалось очень весело, и сколько всякие ушлые ребята ни пытались с них обезьянничать, никто не мог их переплюнуть.

Рик Талбот выглядел гораздо моложе, чем на экране. И оказался к тому же очень сдержанным, почти застенчивым.

– А мы часто вас смотрим, – сказала Сара.

– Спасибо.

Потом вошла Франсин Бауэрс. Тоже скользнула к нам. Мы ее поприветствовали. С Риком Талботом она была знакома. Франсин вынула из сумочки блокнотик.

– Послушайте, Хэнк, мне бы хотелось кое-что уточнить насчет Джейн. Она ведь индианка, правильно?

– Полуиндианка-полуирландка.

– А почему она запила?

– Это хороший способ укрыться от жизни и, кроме того, форма медленного самоубийства.

– А вы куда-нибудь ее водили кроме баров?

– Однажды взял с собой на бейсбол. На стадион «Ригли», когда лос-анджелесские «Ангелы» играли с Лигой тихоокеанского побережья.

– И что же?

– Мы оба здорово набрались. Она чего-то на меня взъярилась и убежала. Я объездил все закоулки, искал ее несколько часов. А когда вернулся домой, она преспокойно спала.

– А какая у нее была манера говорить? Она громко говорила?

– Иногда часами могла не проронить ни слова. А то вдруг ее прорвет – и как начнет орать, кроет всех подряд, все крушит. Поначалу я не обращал внимания. Но она цеплялась ко мне. Я – что же? – отвечал той же монетой. Так мы обменивались любезностями минут двадцать, потом утихали, выпивали по маленькой и давай сначала. Нас нигде подолгу не держали. Даже не вспомнить, во скольких местах нам понадавали пинков под зад. Раз, помню, стучимся в один дом, а нам открывает хозяйка, которая только что от нас избавилась. Как завидела нас, побелела как мел, завопила и с размаху захлопнула дверь.

– Джейн теперь нет в живых? – спросил Рик Талбот.

– Уже давно нет. Никого не осталось из тех, с кем я пил.

– А что же вам помогает держаться?

– Мне нравится стучать на машинке. Это меня возбуждает.

– А я даю ему витамины и держу на низкокалорийной диете, без мяса, – добавила Сара.

– А пить вы не бросили? – спросил Рик.

– Пью. В основном когда стучу на машинке или когда рядом люди. Я плохо себя чувствую в обществе, а как надерусь, все как-то расплывается.

– Расскажите еще о Джейн, – попросила Франсин.

– На ночь она клала под подушку четки.

– Она ходила в церковь?

– Время от времени – к «похмельной мессе», как она выражалась. Эта служба начиналась в полдевятого и длилась примерно час. К двухчасовой, которая начиналась в десять, она терпеть не могла ходить.

– А на исповедь она ходила?

– Не спрашивал.

– А что еще вы скажете о ее характере?

– Разве только то, что, несмотря на ее безумства, ругань и пристрастие к бутылке, все, что она делала, делала стильно. Я и сам у нее кое-чему научился в смысле стиля.

– Спасибо вам за все, что вы рассказали, я надеюсь, это мне поможет.

– Не стоит благодарности.

– Еще ни разу мне не было так хорошо на съемочной площадке, – сказал Рик Талбот.

– Это вы о чем, Рик? – поинтересовалась Сара.

– Здесь есть своя атмосфера, которая обычно возникает на съемках низкобюджетных фильмов. Карнавальная атмосфера чувствуется. Причем такого накала еще нигде не было.

Он не врал. Глаза у него светились, улыбка искрилась неподдельной радостью.

Я заказал еще выпивку.

– Мне только кофе, – сказал он.

Не успели подать выпивку, как Рик сказал:

– Смотрите-ка! Это Сестинов!

– Кто? – переспросил я.

– Он поставил чудесный фильм про кладбище домашних животных. Эй, Сестинов!