Чарльз Буковски - Голливуд

Где-то там обретался и Джон-Люк Модар, французский режиссер. Пинчот уверял, что он тащится от моих книжек. Гениально.

Дражайшая Сара сопровождала меня на случай, если мне понадобится посторонняя помощь, чтобы добраться домой. К тому же ей надо было убедиться, что в 530-м не засели в осаде старлетки.

Джон сидел в вестибюле в громадном кожаном кресле и наблюдал за местной шизанутой публикой. Увидев нас, он поднялся, расправил плечи. Джон большой парень, но хочет казаться еще больше.

Мы поздоровались и пошли к лифту.

– Ну, как продвигается сценарий?

– Зреет помаленьку.

– О чем он?

– О пьяни.

Открылись двери лифта. Кабина была очень уютной. Отделанная мягким темно-зеленым материалом с набивкой из павлинов. Множества павлинов. Даже на потолке красовались павлины.

– Класс, – сказал я.

– Перебор, – фыркнула Сара.

Лифт остановился на пятом этаже, и мы вышли. Пол был застлан той же зеленой ворсовой материей с павлинами. Топча этих павлинов, мы подошли к номеру 530. Дверь в номер габаритами больше походила на ворота рыцарского замка.

Джон стукнул в дверь металлическим молоточком в виде головы Бальзака.

Ответа не последовало.

Он постучал еще раз, погромче.

Мы молча ждали.

Дверь медленно растворилась. Перед нами стоял мужчина, бледный как бумага.

– Анри-Леон! – воскликнул Джон Пинчот.

– Джон! – воскликнул Анри-Леон. И обратившись к нам, добавил: – Прошу!

Мы вошли. Номер был огромный. И все в нем было гигантское. Громадные кресла, длиннющие столы. Широкие стены. Высокие потолки. Тем не менее запах в комнате был какой-то застоявшийся, и поэтому, несмотря на масштабы помещения, создавалось ощущение могильной тесноты.

Нас представили друг другу.

Бледный мужчина был Анри-Леон Санрах, брат Жан-Поля Санраха, доставалы. Кроме него в комнате находился Джон-Люк Модар. Он молча и неподвижно стоял посреди комнаты. Закрадывалось подозрение, что он изображает гения. Был он невысокий, смуглый и выглядел так, будто только что неудачно побрился дешевой электробритвой.

– А, – сказал, обращаясь ко мне, Анри-Леон, – вы дочку захватили! Я слыхал, вашу дочку зовут Рина?

– Нет, – ответил я, – это Сара. Моя жена.

– Там на столе выпивка. Много разных вин. И еда. Угощайтесь. А я пойду приведу Жан-Поля, – сказал Анри.

С этими словами он вышел в соседнюю комнату. А Джон-Люк Модар прошествовал в дальний угол, расположился и уставился на нас. Мы подошли к столу.

– Открой красненькое, – сказал я Пинчоту, – открой сразу побольше.

Пинчот начал действовать открывалкой. Еда была разложена на серебряных блюдах.

– Не ешь мяса, – предупредила меня Сара. – И пирожных. Слишком калорийно.

Боги ниспослали мне Сару, чтобы жизнь моя продлилась лет на десять. Боги то и дело толкают меня на край пропасти, чтобы послать спасение в последнюю минуту. Чудные они, эти боги. Теперь вот заставляют меня писать сценарий. А мне не хочется. Конечно, если бы я взялся, то написал бы хорошую вещь. Не гениальную. Но хорошую. Я насчет литературных дел ушлый.

Пинчот разлил вино. Мы подняли бокалы.

– Французское, – опознал Пинчот. Сара почмокала от удовольствия. Пристроившись у стола, мы могли видеть, что делается в соседней комнате. Анри-Леон пытался оживить огромное тело, возлежавшее на громадной кровати. Тело не поддавалось.

Я видел, как Анри–Леон, набрав полные пригоршни ледяных кубиков из вазы, принялся растирать ими щеки, лоб и грудь лежавшего.

Тело оставалось неподвижным.

Наконец оно приподнялось и застонало: «Что же ты делаешь, сукин сын? Ты же меня заморозишь!»

– Жан-Поль, Жан-Поль, к тебе посетители!

– Посетители? Какие, к черту, посетители! Нужны они мне, как собаке блохи! Пошел отсюда и дай им пинка под зад! На фиг их! К чертовой матери!

– Жан-Поль, Жан-Поль, им назначено… Это Джон Пинчот и сценарист.

– О черт, ну ладно… Сейчас я… Надо сначала поправиться… Подожди…

Анри-Леон вышел к нам.

– Сейчас выйдет. Ему пришлось пережить тяжелый удар. Он надеялся, что его бросает жена. А нынче утром – бац! – каблограмма из Парижа: она передумала. Его чуть кондрашка не хватила. Просто в угол загнала беднягу.

Мы не знали, что и сказать.

Потом выкатился Жан-Поль. Белые брюки в широкую желтую полоску. Розовые носки. Туфель не было. Кудрявые каштановые волосы не нуждались в расческе. Он чесал грудь под рубашкой. Точнее, под футболкой, рубашка отсутствовала. В отличие от брата, он был очень крупный и весь розовый. Даже красный. Этот красный колер на его лице то линял почти до белизны, то разгорался с новой силой.

Нас представили друг другу.

– А, – повторял он при этом, – а, а.

И вдруг встрепенулся:

– Где Модар?

Оглянулся и увидел Модара, укрывшегося в уголке.

– Опять прячешься, да? Черт побери, хоть бы что-нибудь новенькое придумал.

С этими словами он опять кинулся в спальню и захлопнул за собой дверь.

Модар легонько кашлянул, а мы налили себе еще винца. Оно было отличным. Жизнь была хороша. В кругу этих людей удобно считаться писателем, художником или танцовщиком, можно позволять себе все, что угодно: сидеть, стоять, дышать, пить вино и делать вид, что мир у тебя в кармане.

Опять ввалился Жан-Поль. Мне показалось, что он обо что-то ударился – остановился, потер плечо, почесался и снова двинулся вперед. Дойдя до стола, он стал размеренно ходить вокруг него, восклицая:

– Все мы тут с дыркой в жопе, правильно? Ну, у кого дырки нет, объявись!

Джон Пинчот толкнул меня локтем в бок:

– Гений, правда?

А Жан-Поль все кружил по комнате и орал:

– Все мы с дыркой в жопе, так? Вот здесь, посередке, так? Говно ведь отсюда вываливается, я правильно рассуждаю? По крайней мере, мы каждый раз ждем, что это произойдет. Что мы без говна? Нет нас! Сколько же мы за свою жизнь высираем, а? И все идет в землю! Геки и моря насыщаются нашим говном! Мы мерзкие грязные твари! Ненавижу! Каждый раз, вытирая задницу, я ненавижу человечество!

Он остановился, взгляд его упал на Пинчота.

– Тебе ведь денег надо, правильно? Пинчот улыбнулся.

– Ладно, недоносок, найду я тебе денег, – сказал Жан-Поль.

– Спасибо. Я вот как раз сказал Чинаски, что вы гений.

– Заткнись!

Жан-Поль обратил свой взор на меня.

– Что мне у тебя нравится, так это умение взбудоражить. Тех, кто в этом нуждается. А им несть числа. Оставайся таким же святым идиотом, и в один прекрасный день услышишь звоночек из самого пекла.

– Уже слышал. И не раз.

– Ба! От кого же?

– От старых подружек.

– Ты меня разочаровал, – простонал он и опять заколесил вокруг стола, расчесывая пузо.

Наконец, описав последний, самый большой круг, он вырулил в спальню, захлопнул за собой дверь и затих.