Мюриэл Спарк - Утешители

Позади дома царил еще больший беспорядок, чем перед ним. На огороде все вымахало и давно перезрело, но самое важное другое. У двери сарая валялась груда разного хлама. Пустые коробки, ржавые сломанные садовые инструменты, старая обувь. И среди всего этого – масса разбитых гипсовых статуэток, этих примитивных предметов религиозного поклонения, которые тысячами продаются в лавках у христианских святынь. Фигурки были разрублены непонятным образом. У многих была отрезана голова, а в ряде случаев вся фигура разрублена на куски. Гипсовых фрагментов было слишком много, чтобы они могли быть разбиты случайно. Даже в то время – а я тогда ничего не знал об оккультных занятиях Хогарта – я предположил, что имела место массовая оргия умышленного святотатства. Когда у фигурок сохранялось тело и были отрезаны только голова и конечности, я заметил чистую линию среза – здесь поработали инструментом, а не то чтобы статуэтка разбилась при падении, ничего похожего.

И тут, Каролина, я должен вам поведать, что произошло, когда я разглядывал эти удивительные кусочки глины. Задний двор окружала полоса леса, проходившая ярдах в тридцати от сарая, где я стоял. Собачье рычание заставило меня обернуться и посмотреть туда, откуда оно послышалось. Вскоре из леса показалась собака и пошла в мою сторону. Это был великолепно ухоженный черный спаниель. Я поднял палку на случай нападения. Пес приближался с наводящим ужас рычанием, однако до меня не дошел: за пять ярдов он стал описывать вокруг меня круг. Каролина, он три раза обежал меня по кругу. Потом подбежал к груде сломанных фигурок и сел, просто сел рядом с ней, словно бросая мне вызов – попробуй притронуться.

Я, разумеется, отошел небрежной походкой, опасаясь, как бы пес не прыгнул. Но я, Каролина, пытаюсь втолковать вам, что этот черный пес был Мервином Хогартом.

– Что, что? – переспросила Каролина.

– Тогда до меня это еще не дошло, – сказал Барон, помешивая зеленый чай, – я всего лишь подумал, что пес ведет себя необычно. Я, конечно, говорю с вами конфиденциально, о таком не рассказывают знакомым, даже самым близким. Но у меня чувство, что вы разбираетесь в таких вещах, тем более что и сами вы сверхчувствительны, сверхвосприимчивы и…

– Что вы только что сказали? – спросила Каролина. – О собаке?

– Что пес был Мервином Хогартом. Естественно, магически преображенным. Такие случаи известны в…

– Вы сумасшедший, Уилли, – дружески заметила Каролина.

– Вот уж чего нет, того нет, – возразил Барон.

– Я же не имела в виду – сумасшедший. Всего лишь капельку помешанный, капельку помешанный. А история, конечно, очаровательная, если заменить спаниеля на пуделя.

– От вас я никак не ждал недоверия.

– Уилли, я вас умоляю!

Он говорил серьезно.

– Чем, – спросил он, – вы объясните разбитых святых?

– Может, у них весь дом был набит святыми, потом они надоели, и их вышвырнули. Может, это доставляет им удовольствие. В конце концов, большая часть этих гипсовых святых отвратительны с художественной точки зрения, так что людей можно понять.

– Удовольствие, – повторил Барон. – А как вы объясните собаку?

– Собаки существуют и не нуждаются в объяснении. Должно быть, она принадлежит Хогартам…

– Это не собака Хогартов. Я выяснил. У Хогартов нет собаки.

– Значит, это была собака кого-нибудь из соседей. Или бродячая, искала еду.

– А что скажете о том, что она три раза обежала меня по кругу?

– Уилли, мой дорогой, у меня нету слов.

– Верно, – сказал Барон, – на это у вас нет ответа. Впрочем, то, о чем я вам только что рассказал, не единственное основание для вывода, что Хогарт – черный маг. Я еще не сказал вам про почтовых голубей и кое-что другое. Вы сможете сегодня со мной поужинать? Если да, то я мог бы рассказать вам все, и тогда, милейшая Каролина, вы перестанете говорить, что Уилли сумасшедший.

– Мы все немножко сумасшедшие, Уилли. И поэтому, дорогой мой, такие милые. Нет, к сожалению, нынче вечером я занята. А то и вправду было бы хорошо…

Прощаясь, он запечатлел на ее щеке дружеский поцелуй. Услышав скрип лифта, идущего вниз, Каролина прошла в ванную, достала пузырек с «Деттолом» и щедро плеснула в стакан теплой воды. Пропитала этим крепким раствором кусок ваты и протерла кожу на лице в том месте, где Барон приложился губами.

– Барон спятил.

Эти слова Каролины порадовали Лоуренса, который последнее время нервничал из-за возобновления дружеских отношений между ней и Бароном.

– Барон, – объявила она, – совсем рехнулся. Приходил сегодня на чашку чая и рассказал самую безумную небылицу, что я слышала в жизни.

И она передала Лоуренсу, о чем поведал Барон. Поначалу эта история его забавляла, но внезапно легкое веселье уступило место бурному восторгу.

– Браво, Барон! – произнес он. – По-думать только, он дуриком наткнулся на ключ, причем, как мне кажется, очень важный.

– Какой ключ? – спросила она.

– Ключ к бабушке.

– Какое отношение имеет черный пес к твоей бабушке?

– Ключ – в разбитых фигурках. Как я раньше не додумался!

– Твоя бабушка ничего в жизни не разобьет. Что на тебя нашло, мой милый?

– Бабушка – нет, а Хогарт – да.

– Ты не лучше Барона со своим сдвигом на Хогарте, – сказала она.

Со дня автокатастрофы Лоуренс был с Каролиной сдержан. Она понимала, что он, отчасти из страха, не может с нею не видеться, однако лелеять эту новую притягательную силу было совсем не в ее вкусе. Страх Лоуренса ее угнетал. Поэтому она совсем перестала обсуждать с ним загадку своей частной жизни, и лишь застигнутая врасплох могла допустить Лоуренса в свой внутренний мир. Например, когда он без всякой задней мысли спросил, подразумевая ее исследование по структуре современного романа: «Как продвигается твоя книга?» – она ответила: «Думаю, близится к концу».

Лоуренс удивился, так как всего за несколько дней до этого разговора она пожаловалась, что работа над исследованием затягивается.

Удивило его и другое.

Они намеревались вместе съездить отдохнуть за границу на пару недель во второй половине марта.

Сперва Каролина возражала, что это слишком рано, однако Лоуренс твердо настроился на это время и подал заявление об отпуске, не посоветовавшись с Каролиной. Самонадеянным она посчитала и его заявление, что они поедут в Лозанну.

– Лозанна в марте! Ни за что.

– Положись на меня. Я же твой добрый друг, правда?

– Да, да, но Лозанна в марте!

– А ты поверь, что у меня есть на это причины. Ну, пожалуйста.

Она предполагала, что выбор места и времени был продиктован жгучим любопытством Лоуренса в отношении бабушкиных делишек. Эрнест и Хелена поверили, что опасность уже миновала. Каким бы рискованным делом ни занималась старая дама, вмешательство и обман Эрнеста положили ему конец, и они не допускали и мысли о том, что для беспокойства вообще есть основания. Но Лоуренс несколько раз за зиму приезжал в коттедж на уик-энд и, видимо, был уверен, что бабушкины авантюры продолжаются как ни в чем не бывало. Совсем недавно он внезапно нагрянул туда вечером в будний день и застал ее небольшую шайку в полном сборе, как раньше, и за игрой в карты, как раньше, а Луизу – как всегда невозмутимой. От нее он узнал, что с января Хогарты дважды побывали за границей.