Софи Кинселла - В поисках Одри

Если хотите настоящую правду, в которой вообще-то ни один взрослый не признается, наверное, весь этот опыт только поможет ей в жизни. Это был самый сложносочиненный школьный проект, который только можно представить. Инновационный. Длительный. Если бы его занесли в аттестат о среднем образовании, «Творческий подход к тому, как изводить Одри » , она получила бы пятерку с плюсом и прекрасные рекомендации.

Ну да, в итоге ее исключили. Но это же мелочь, так?

В конце концов я понимаю, что пока не выскажусь, не успокоюсь. Поэтому я спускаюсь по лестнице, времени уже больше одиннадцати, я должна бы уже спать, а мама с папой заваривают на кухне травяной чай.

– Мам, я прочитала твое письмо и считаю, что мне надо встретиться с Иззи, – говорю я.

Вот так.

Мама запретила. Папа – тоже.

Мама вообще взбесилась. Ну, то есть, как она сама говорила, ее вывела из себя миссис Лоутон, но казалось, что она больше злится на меня – судя по тому, как она постоянно возвращалась к одной и той же теме.

Я понимаю, что читать личную переписку – это чересчур.

И понимаю, что родителям приходится решать серьезные вопросы, и это будет сложно делать с учетом риска, что я буду постоянно заглядывать в их почтовый ящик.

Я что, хочу, чтобы они повесили замки на все двери? (Нет.)

Я что, хочу жить в семье, в которой нет никакого доверия? (Нет.)

Погоди, или это сделал Фрэнк? Брат тебе помогал? (Молчание.)

У мамы побелели ноздри, вены на лбу запульсировали, а папа был мрачен, жутко мрачен, как никогда, и они были совершенно непреклонны насчет того, что встреча с Иззи – это абсолютно исключено.

– Одри, ты очень хрупкая , – повторяла мама. – Ты как фарфор, который только что склеили.

Это она от доктора Сары подцепила.

Они что, у меня за спиной разговаривают? Раньше мне такая возможность в голову не приходила. Хотя я могу тупить.

– Милая, я понимаю, что ты ожидаешь какого-нибудь катарсиса, что ты тоже выскажешься, и она все поймет, – говорит папа, – но в жизни так не бывает. Я за свою жизнь достаточно говнюков повидал. До них никогда не доходит, что они говнюки. Никогда. Что бы ты ни говорил. – Он поворачивается к маме: – Помнишь Иана? Моего первого босса? Вот был гад. Как был, так и останется.

– Я высказываться не собираюсь, – отмечаю я. – Это ей хотелось извиниться.

– По ее словам, – мрачно говорит мама. – По ее словам .

– Расскажи, зачем тебе это? – продолжает папа. – Объясни.

– Тебе нужны ее извинения? – спрашивает мама. – Можем предложить ей письмо написать.

– Дело не в этом. – Я нервно встряхиваю головой, словно чтобы утрясти мысли, чтобы они обрели смысл. Проблема в том, что я не могу этого объяснить. Я сама не понимаю, почему мне этого захотелось. Разве только чтобы кое-что доказать. Но кому? Себе? Иззи?

Доктор Сара не в восторге, когда речь заходит об Иззи или Таше или ком еще. И всегда такая: «Одри, тебе не нужно чужое одобрение», «Ты не отвечаешь за чужие чувства», «Меня эта Таша уже утомила, давай сменим тему».

Она даже дала мне книгу, посвященную нездоровым отношениям. (Я чуть в голос не рассмеялась. Что, бывают более нездоровые, чем у нас с Ташей?) Там говорилось, как важно быть сильным, остановить оскорбления и не подстраиваться постоянно под неприятных людей, а выделяться из их среды и быть крепким, как здоровое дерево. А не обрубленное, покосившееся, созависимое и жертвенное. Или какие там еще эпитеты.

Все это, конечно, прекрасно. Но Иззи, Таша и остальные все равно еще постоянно вертятся у меня в голове. Оттуда они не выселились. Возможно, этого никогда и не произойдет.

– Если я этого не сделаю, у меня навсегда останется неотвеченный вопрос, – наконец произношу я. – Который будет всю жизнь меня беспокоить. Смогла ли бы я? И изменило ли бы это что-нибудь?

Родителей это не убедило.

– Да так можно о чем угодно спросить, – возражает мама. – Смогла ли бы ты спрыгнуть с Эмпайр-стейт-билдинг? Ну, возможно, что и да.

– Жизнь слишком коротка, – твердо добавляет папа. – И надо двигаться дальше.

– Я пытаюсь двигаться дальше. Это – один из шагов!

Я перевожу взгляд с одного лица на другое и понимаю, что мне их никогда не переубедить. Что бы я ни сказала – никогда.

Так что я иду к брату. Который тоже считает, что идея плохая, разница лишь в том, что после примерно пятиминутного обсуждения он говорит, пожав плечами: «Твоя жизнь, тебе решать».

Папа сменил пароль к почтовому ящику, но Фрэнк быстро нашел в его «Блэкберри» заметку с названием «Новый пароль» (бедный папа, не стоило ему вот так оставлять телефон без присмотра). Мы заходим в почту. Я собиралась написать сама, но Фрэнк берет дело в свои руки, и, честно говоря, у него выходит очень похоже на папу.

– Ты слишком много его писем прочитал, – благоговейно говорю я, оценив, что он написал. – Потрясающе!

– Говно вопрос, – отвечает Фрэнк, но видно, что и он собой доволен. И совершенно заслуженно. Его письмо – настоящее произведение искусства. Вот оно:

Уважаемая миссис Лоутон!

Прошу прощения за вчерашнюю вспышку гнева. Можете себе представить, что я испытала шок, получив Ваше письмо, и, возможно, отреагировала слишком импульсивно.

Мы обдумали ситуацию, и Одри очень хотела бы встретиться с Иззи и выслушать ее. Предлагаем назначить встречу на 15.00 в следующий четверг, 14-го числа, в «Старбаксе».

Прошу на письмо не отвечать, потому что компьютер капризничает. Лучше подтвердите, отправив смс по номеру 079986435619.

С наилучшими пожеланиями,

Это мой новый номер мобильника. После отправки Фрэнк удаляет письмо, в том числе и из Корзины, так что мы в безопасности.

Но тут вдруг меня охватывает страх. Что я делаю? Блин, что я делаю ? Пульс учащается, руки скручиваются в узлы.

– Пойдешь со мной? Пожалуйста? – непроизвольно говорю я, брат поворачивается и пристально смотрит на меня. Я отворачиваюсь, но потом все же украдкой снова бросаю на него взгляд. Он тоже выглядит взволнованно, словно и до него вдруг дошло, что мы наделали.

– Оди, ты уверена, что хочешь идти?

– Да. Да. – Я киваю и киваю, словно чтобы убедить в этом саму себя. – Да . Я сделаю это. Мне просто нужна небольшая моральная поддержка. Чтобы ты пошел со мной. И Линус.

– Как три мушкетера.

– Типа того.

– А ему ты сказала?

– Нет, мы попозже в парке встречаемся. И я расскажу.

В парке мне становится нехорошо. Как бывало раньше, страшно. Все начинают казаться роботами, которые за мной охотятся, и во всем парке в воздухе висит ощущение угрозы и ужаса. Моему допотопному мозгу все это всерьез не нравится, он бы вообще предпочел забраться под куст.

Но я в кусты не полезу, твердо говорю я. И я не слушаю допотопных советчиков. Хотя от страха меня уже мутит, странными волнами накатывает головокружение, но мне все же удается идти по парку, словно я нормальная. Линус сидит на скамейке. Когда я вижу апельсиновую дольку его улыбки, широкой и счастливой, которая появляется на его лице просто оттого, что он увидел меня, у меня возникает ощущение, что мой допотопный мозг погладили, сказали, что все хорошо, и велели успокоиться.