Софи Кинселла - В поисках Одри

– Мы купили воду, – сообщает миссис Лоутон, – но можно заказать чай, кофе, что хотите?

– Вода подойдет, – отвечает Фрэнк. – Давайте перейдем к делу, да? Иззи хочет извиниться перед Одри, так?

– Давайте обозначим контекст, – с чувством говорит мистер Лоутон. – Мы, как и вы, пережили несколько ужасных месяцев. Сколько раз мы спрашивали себя: «почему?» Иззи тоже задавала себе этот вопрос. Да, дорогая? – Он мрачно смотрит на дочь. – Как такое могло произойти? И также что произошло и кто, по сути, был в этом виноват?

Он берет Иззи за руку, и я впервые прямо смотрю на нее. Блин, она изменилась. Я вдруг понимаю, что она похожа на одиннадцатилетнюю девочку. И от этого как-то не по себе . Волосы собраны в детский хвостик, эта инфантильная футболка с ленточкой, и на отца она смотрит огромными, как у младенца, глазами. А еще у нее какой-то тошнотный клубничный блеск для губ. Я даже отсюда запах чувствую.

Она за все это время на меня ни разу не взглянула. И родители не заставляли. Я бы на их месте сделала это в первую очередь. Заставила бы посмотреть на меня. Увидеть .

– Иззи пришлось нелегко, – продолжает мистер Лоутон свою очевидно заготовленную речь. – Как вам известно, она теперь на домашнем обучении, плюс довольно строгий курс терапии.

«Ух», – думаю я.

– Но продвинуться вперед она не может. – Он сжимает руку Иззи, и она смотрит на него с мольбой. – Да, дорогая? У нее, к сожалению, клиническая депрессия.

Он бросает это, словно козырную карту. Мы что, должны зааплодировать? Сказать, что нам жутко жаль, ого, депрессия – это же, наверное, так ужасно?

– И? – язвительно спрашивает Фрэнк. – У Одри тоже. – Тут он напрямую обращается к Иззи. – Я знаю, что ты делала с моей сестрой. У меня бы на твоем месте тоже началась депрессия.

Лоутоны-старшие резко вдыхают, отец кладет руку на лоб.

– Я надеялся на более конструктивную встречу, – говорит он. – Может, оскорбления оставим при себе?

– Это не оскорбление! – возражает Фрэнк. – Это факт! К тому же я думал, что Иззи собиралась просить прощения. Где оно? – Он тычет ей в руку, и она, ахнув, отдергивает ее.

– Иззи работала с командой, – продолжает мистер Лоутон. – Она кое-что написала и хочет прочесть это Одри. – Он похлопывает дочь по плечу. – Она сочинила это в поэтическом кружке.

Она написала стихи? Стихи ?

Фрэнк фыркает, Лоутоны-старшие с неудовольствием смотрят на него.

– Для Иззи это будет непросто, – холодно говорит миссис Лоутон. – Иззи очень хрупкая.

– Как и все мы, – добавляет мистер Лоутон, кивает в мою сторону и корчит рожу жене.

– Да, разумеется, – отвечает она, хотя по голосу ясно, что она не совсем согласна. – Поэтому мы просим выслушать стихотворение молча, без комментариев. А потом сможем перейти к следующей части, то есть к обсуждению.

Иззи в тишине разворачивает несколько листов формата А4. Она до сих пор на меня как следует не смотрела. До сих пор .

– Иззи, мы в тебя верим, – шепчет мать. – Смелее. – Отец похлопывает ее по плечу, а Фрэнк изображает, будто его рвет.

– Когда наступила тьма , – дрожащим голосом начинает Иззи – Изабель Лоутон, – меня охватила она, темнота. И я повторяла что-то зря. Я делала что-то зря. И теперь, оглядываясь назад, я вижу, как это было пошло…

Если они платили за этот поэтический курс, то их поимели.

Слушая слова, я жду какой-нибудь сильной реакции изнутри. Что во мне что-то поднимется – ненависть, желание на нее наброситься или типа того. Я жду серьезного момента, жду конфронтации. Но он не приходит. Никаких позывов нет. Я их не чувствую .

С той самой минуты, как я вошла в дверь, все идет не так, как я ожидала. Я не тот боец, которым себя вообразила. Я пуста, уязвима и какая-то маленькая . Я ни в какой борьбе не побеждаю, я сижу, молча вцепившись в стол, не в силах вымолвить ни слова, лишь в голове вертятся быстрые беспокойные мысли.

Но и это не все – ведь никакой борьбы и быть не может. Я Лоутонов не интересую. Я могу говорить что угодно – но они и слушать не будут. Они разыгрывают свою пьеску, по сюжету которой Иззи извиняется, она героиня, а я – сквозной персонаж. А я позволяю им это делать. Почему?

Глядя на склоненную головку Иззи, я вдруг испытываю приступ отвращения. Она же на меня и не посмотрит? Она не в силах. Я ведь могу лопнуть этот пузырь.

То есть, наверное, для нее это единственный выход. Съехать обратно в детство, ходить с хвостиками, учиться на дому, переложить всю ответственность на родителей, которые будут говорить ей, что все нормально, ты не терроризировала другую девочку, сладкая моя. Во всем виноваты плохие люди, которые тебя не понимали. Но если сочинишь стишок, все наладится.

В голове вдруг раздается голос Линуса: «Зачем на нее вообще время тратить?»

Зачем? Почему я трачу на это время? Что я здесь делаю?

– … отовсюду – дурные влияния, но в них нет любви, только страдания …

Иззи все еще бубнит, ее стих превратился в окончательно плохой рэп. У нее там еще один лист А4. Однозначно пора валить.

Я сжимаю братову руку и показываю на дверь. Он поднимает брови, я уверенно киваю. Даже какой-то едва слышный нечленораздельный звук издаю.

– Нам пора, – обрывает Фрэнк Иззи. – Спасибо за воду.

– Идти?

Лоутоны сидят как подкошенные.

– Но Иззи еще не дочитала.

– Мы ничего не обсудили.

– Встреча только началась!

– Ага, – радостно заключает Фрэнк, и мы поднимаемся. – Все хорошо, Оди?

– Вы не можете уйти, пока Иззи не дочитает стихотворение! – Миссис Лоутон здорово разозлилась. – Извините, но кто так себя ведет?

Тут я наконец обретаю голос.

– Вы поведение хотите обсудить? – Я как будто бы сказала заклинание. Все смолкли. Их точно парализовало.

Возникает какая-то странная пауза – как будто наша атмосфера распространилась на весь «Старбакс», хотя и всего на секунду. У мистера Лоутона все лицо перекосилось. Словно реальность наконец прорвала защищавший его мыльный пузырь, и на краткий миг он был вынужден увидеть меня именно такой, какая я есть. Та, кому все это делали.

Все это, да. Все, что они делали. Говорили. Писали. Делала ваша дочка с хвостиком. Да, именно.

На Иззи я не смотрю. Зачем тратить силы на то, чтобы перевести взгляд на нее? Зачем я буду тратить хоть микроджоуль своей энергии на этого человека?

Затем мы с Фрэнком идем к выходу, не оглядываясь, не желая тратить больше ни единой секунды своей жизни на это сраное дерьмо .

И мне должно бы стать хорошо. Да? Мне кажется, что я победила. Разве нет?

Но теперь, когда все позади, я чувствую только какую-то пустоту. На обратном пути Фрэнк сказал лишь одно: «Ну и чокнутые». Затем сообщил, что ему надо вернуться в школу, в техническую лабораторию, я обняла его пок